Рождённый в Третьем рейхе - [25]

Он сидел, низко опустив голову. Но мать ещё не всё сказала. Она колебалась – говорить или нет, но всё же решила, что раз уж пошёл такой разговор, то надо выкладывать всё начистоту.

– Немчик ты у нас, Петруша, – сказала она.

– Что? – не поняв, вскинул голову он.

– Тот эшелон… ну, который… который сошёл с рельс… он был немецким… Ты первое время по-немецки лопотал, пока не перешёл на русский…

Ну, это уже слишком! Столько новостей сразу! Петру Пантелеевичу стало трудно дышать. Он ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Подошёл к окну и задумался. Выходит, он немец? Как же так? Ведь он был патриотом своей Родины, он очень любил свою страну, свой народ. А как он болел за наших спортсменов! Как он гордился победами советской сборной на Олимпиадах! А теперь получается, что вся его любовь к Родине и гордость за её достижения – это фальшь? Раз он немец, значит, он должен любить другую Родину?… Да какой же он немец, если прожил здесь всю свою сознательную жизнь и другой Родины не знал? Нет, всё-таки немец, ведь оттуда, из Германии, его корни, его предки, его гены…

Катерина Савельевна незаметно подошла к нему сзади и взяла его за локоть.

– Не мытарь себя, Петенька, – говорила она, понимая, что сейчас происходит в душе воспитанного ею сына. Она давно готовила эти слова для него: – не рви себя пополам, не дели на немца и русского, не пытайся выбрать одно и отречься от другого. Германия и Советский Союз – это два твоих крыла. Без любого из них ты не смог бы лететь. Смотри, каким достойным и уважаемым человеком ты стал, сколько людей пришли тебя поздравить с юбилеем, как тебя все любят и уважают. У тебя две Родины, обе они и помогли тебе стать тем, кем ты есть сейчас. Не надо выбирать, какая из них лучше, какой народ ближе – у тебя две Родины и два братских народа.

Пётр Пантелеевич обернулся и, наклонившись, обнял мать.

– Почему же ты мне раньше ничего не говорила?

– Чтобы не было тебе неприятностей, сынок, – ответила она. – Шибко мы за тебя боялись, чтоб тебе это не повредило.

– Ну что ты, мама, такое говоришь? Что бы со мной могло произойти? Чем это могло мне повредить?

– Ой, не скажи! Из лётного-то училища тебя отчислили. А почему?…

* * *

Пётр Пантелеевич приехал с матерью в Ивановку. Она не была здесь с того самого дня, как они с мужем похоронили тут своего маленького Петеньку. Взяв другого мальчика вместо него, они решили не показывать его односельчанам и вообще держать произошедшее в тайне. Поэтому сюда, где умер их сын, они больше никогда не приезжали, а в Джанкое, где никто не знал о смерти их родного сына, нового Петю, как ни в чём не бывало, приняли за их ребёнка, ведь мальчики были очень похожи и ни у кого даже тени сомнений не появилось за все эти годы.

С трудом Катерина Савельевна нашла заброшенную детскую могилку на сельском кладбище. Потом Пётр Пантелеевич отвёл её домой. Из их дома за прошедшие 45 лет выветрилась жизнь. Дом стоял пустой. Никто в нём не жил, но все вещи стояли на своих местах, словно хозяева только вчера ушли отсюда.

– А я думала, всё тут давно разграблено, разбито, – приговаривала Катерина Савельевна, гладя вещи, мебель, стены.

О том, что здесь много лет никто не жил, напоминал затхлый запах сырости. Пётр Пантелеевич раскрыл окно для проветривания. Разложил на столе съестные припасы, взятые с собой.

– Мама, садись, поешь, а я схожу могилку поправлю.

Он нашёл в сарае необходимые орудия труда, инструменты и вернулся на кладбище. Смастерил столик, лавочку, привёл в порядок могильный холмик. Потом сел на свою свежеструганную лавку и задумался.

– Вот как, значит, получается, – произнёс он после долгого молчания, – выходит, Пётр Пантелеевич Семешко – это ты. Я прожил твою жизнь. А кто тогда я? Где моя жизнь? Не знаю… У меня твоё имя, твои родители, твоё детство, твоя судьба… Я жил вместо тебя. Своё имя и свою судьбу я где-то потерял во время войны. Ничего о себе не знаю. Всё, что я знал о себе – оказывается, это всё твоё. Нет, ты не переживай, я не уронил твоё имя в грязь, я достойно пронёс по жизни твоё имя. Твоё имя всегда звучало гордо. Но прости, я не знал, что оно – твоё, а не моё… Имя не моё, судьба не моя, страна не моя… Теперь мне надо искать всё своё. Но ты не волнуйся, я тебя не подведу, от тебя не отрекусь. А к лету обязательно поставлю тебе памятник, тёзка!

* * *

Петру Пантелеевичу не давали покоя слова матери о его отчислении из лётного училища. Для него это было тогда тяжёлым ударом, морально-психологической травмой, но как только он начал учиться в институте инженеров железнодорожного транспорта, прошла хандра и наступила новая жизнь. Ведь он, как оказалось, любил железную дорогу не меньше неба, а поезда – не меньше самолётов. Оглядываясь на пройденный путь, он ни на секунду не жалел, что его жизнь прошла на железной дороге. Две с лишним сотни изобретений свидетельствовали о том, что не зря он посвятил свою жизнь тепловозам и электровозам. Когда его приглашали выступить перед молодёжью, он упоённо говорил о технике, о локомотивах, о рельсах и шпалах…

Но был тяжелейший момент в его жизни, сейчас, правда, почти забытый, но он был. Это было, когда он вышел с небольшим чемоданчиком из ворот лётного училища. Ему предстояло вернуться домой, в Ивановку, объяснить родителям и другим окружающим, что произошло, найти в себе силы жить дальше и искать для себя новую дорогу в жизни. Да, всё давно отболело и отошло в прошлое. Но КАК оно тогда болело! И КАК тогда казалось, что всё, конец, дальше жизни нет, уже ничего не будет в его жизни… Тогда казалось, что это непосильная ноша для него, он не сможет этого пережить. Смог. Пережил. И очень доволен тем, как всё сложилось в его жизни. Но, тем не менее, он должен знать, что же тогда произошло, что явилось истинной причиной его отчисления из училища.