Рожденные в раю - [64]

Мы вошли в дом, я помог ей снять пальто и еще раз внимательно рассмотрел. В школе она была девчонкой-сорванцом. Когда мы, наконец, попали на свободу, она уже перестала быть подростком, однако никогда не выглядела так привлекательно, как сейчас. Конечно, это мнение нельзя считать непредвзятым, это мнение мужчины, который не видел живой женщины уже два десятка лет. Отсутствие общения может размягчить сердце, но не может заставить меня полюбить человека, которому я не доверяю.

– Ну и разуделал же ты свое жилище, – сказала она, приподнимая брови.

– Нет смысла утруждаться, – ответил я.

Я повел ее через запущенное помещение, которое было бы прибрано, если бы я сам пригласил ее. Вестибюль выглядит так, словно в здание попала бомба. И он мне нравится в таком виде. Обломки напоминают мне о том, что здесь произошло, о том, как я убил своего друга Меркуцио и как он чуть не убил меня. Такие вещи не забываются, их не отгонишь, как назойливую муху.

В лифте мы не смотрели друг на друга. Когда дверь открылась, я жестом предложил ей выйти первой, она так и сделала, избегая смотреть на меня.

Увидев тигра, она замерла.

Я держал его в одном из конференц-залов. В этом помещении армированные стекла, к тому же оно достаточно большое и тигру хватало места. Он поднял голову и посмотрел на нас хищным взглядом, потом отвернулся и снова стал зализывать раненую лапу. Его не останавливает даже горький яблочный сок, которым я смочил повязку.

Пандора посмотрела на меня с тревогой.

– Мне удалось поймать тигра за коготок, – объяснил я ей. – Но теперь он начал рычать, я решил его выпустить. Завтра сниму швы и отправлю его снова в леса.

– Ты подстрелил его?

– Он принял меня за свой обед. Но он слишком красив, чтобы его убивать.

– И сейчас это твой питомец? У тебя домашний тигр?

– Ну и что? А у тебя ручная обезьянка, насколько мне известно.

– И откуда тебе все известно? – спросила она, и в ее голосе я услышал гнев. – Ты за мной шпионишь?

– Сейчас уже нет.

– Тебе рассказывал Маласи?

– Да, много лет, – признался я. – Ты за этим приехала? Хотела узнать, чем я занимаюсь, и не смогла придумать другого способа?

Тут она по-настоящему разозлилась. Она обвиняла меня в том, что я заставил ее маленького друга давать ей ложную информацию, обозвала меня «эмоциональным шантажистом», чем очень меня удивила. Я так и не понял, кого я шантажировал, ее или Маласи.

– Он уже расплатился с тобой за все, – продолжила она. – Игра закончена.

– Мне от тебя ничего не было нужно, только невмешательство в мою жизнь, – отрезал я, – но ты не можешь оставить меня в покое.

– Ах да, твоя драгоценная личная жизнь! Да меня здесь не было целых восемнадцать лет!

– Да, тебя здесь не было, но с первого же года ты делала снимки со спутников. Ты думала, что я не узнаю об этом?

Она покраснела – от стыда, но не от раскаяния. Она была готова ударить меня.

– Я думала, что ты хотел умереть, Хэл.

– И какое тебе до этого дело?

Она с возмущением посмотрела на меня, я отвернулся.

– Послушай, – сказал я, – мы с тобой друзья, и во многом мы таковыми и останемся, но для меня будет лучше, если я не стану о тебе беспокоиться, а тебе будет лучше не беспокоиться обо мне. Вот и все, что я могу сказать по этому поводу.

Она усмехнулась.

– Каждый раз, когда я смотрю на тебя, ты отворачиваешься. Ты знаешь об этом?

– Я свершил свое благое деяние. Две пули в Мерка. Теперь я на пенсии, все остальное я предоставляю вам, – сказал я, глядя ей в глаза и натянуто улыбаясь.

– Да, ты всегда так говоришь. Но ты вмешиваешься в нашу жизнь, и нас это не устраивает.

– Когда это я вмешивался в вашу жизнь? Назови хоть один случай.

– Вчера. Ты взломал систему.

Она была уверена, что я отключил Маласи и разрушил систему безопасности ГВР. И я все понял. Все встало на свои места. Она могла приехать только по двум причинам, и если дело не в романтических переживаниях, значит, дело в другом. Я всегда этого опасался и надеялся на это одновременно.

– Ладно, угомонись, – велел я ей и, убрав с дивана какие-то вещи, предложил присесть. – Расскажи, что я сделал, по-твоему.

– Ты хочешь сказать, что это не ты?

– Просто расскажи, что произошло. История про то, как из Маласи пытались сделать жареный бекон, меня не разволновала: мастерство, с которым это было сделано, производит впечатление, но Мал – слишком ценная программа, чтобы кто-то мог захотеть его смерти, а мне он дорог не меньше моего мичиганского тигра. Зато та часть рассказа, в которой Вашти и Шампань, наконец, открылись в истинном свете как две негодяйки, мне очень понравилась.

– Как приятно это слышать, – ухмыльнулся я, но она отмахнулась от меня обеими руками.

– Это не игрушки!

– Скажи честно, разве эта парочка не заслужила того, что получила?

– Может быть, это верно, но как же их дети? Ты даже не представляешь, что там сейчас происходит. Девочки испуганы, раздражены и растеряны. Они неуправляемы сейчас.

– И у них есть на то причины, – заметил я.

– Может, и так, но ты настроил их против матерей, и в том не было бы ничего страшного, будь они взрослыми, но они еще дети, им нужны родители. Нравится нам или нет, но Ваш и Шам – их единственные родители.