Рожденные Смершем - [23]

— Братцы! Славяне! Отгоним гадов немцев! Вперед! За мной! У-р-ра!

Наверное, никто бы не обратил на него внимания, но тут, рядом, неизвестно откуда появился военный оркестр и заиграл «Интернационал». Все военнослужащие, здоровые и раненые, в едином порыве ринулись на врага»[20].

Величественная мелодия властвовала над землей, морем и самой смертью. Она подняла дух в отчаявшихся людях и остановила панику. Сначала робко, а затем все громче зазвучали голоса.

…Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой <…>

Сотни голосов слились в один — могучий и неподвластный страху смерти зов. В эти последние минуты перед решающим боем они: рядовые и командиры готовились стоять до конца и забрать с собой как можно больше вражеских жизней. Время неумолимо отсчитывало последние минуты их, возможно, последнего боя. Пехота из немцев наступала в полный рост. Иванов отчетливо различал лица гитлеровцев, а на башне головного танка — скалящуюся волчью пасть. Его рука потянулась к гранате, когда за спиной, заглушая винтовочный и автоматный огонь, громыхнул один, за ним второй пушечный выстрел. Артиллеристы били прямой наводкой по танкам и первым же залпом накрыли головную машину. Снаряды попали в гусеницу и топливный бак. Языки пламени охватили башню, три живых факела выпрыгнули из люка и заметались по земле.

У второго танка снарядом заклинило башню, он завертелся волчком. Гранатометчики добили его гранатами. На левом фланге гитлеровцам также не удалось пройти дальше пригорода. В узких улочках танки попали в капкан и стали легкой добычей гранатометчиков. Атака гитлеровцев захлебнулась. Пехота вслед за танками попятилась назад.

Подчиняясь не столько приказу, сколько инстинктам, Иванов, бойцы и командиры поднялись в атаку. Противники сошлись лицом к лицу. Звериный рев вырвался из сотен глоток, и в следующее мгновение русские и немцы схлестнулись в рукопашной схватке — самом жестоком испытании войны. Мат, предсмертные хрипы, скрежет металла, треск костей слились в дикую какофонию. В слепой ярости они кусали, терзали, кололи тесаками и ножами друг друга. Чужая и своя кровь хлестала по лицам и по рукам. Стоны раненых и мольба умирающих неслись из-под ног, на них не обращали внимания.

Эта стихийная атака, в которую Иванова и бойцов поднял неизвестный матрос, к сожалению, была не единичной, подобное происходило сплошь и рядом. Таковыми тогда были командиры, таковой тогда была Красная армия. В бой с врагом зачастую вели не те, у кого в петлицах было больше кубарей и ромбов, а дерзкие, отчаянные, не ждущие приказов сверху, а действующие сообразно обстановке. Это неоднократно наблюдала и Антонина Григорьевна.

«…первая переправа в 1941 году — это были цветочки. Что творилось в 1942 году!!! <…> это был ужас, море горело. Пирсы были забиты ранеными. Все в окровавленных бинтах лежат, сидят, стоят в ожидании погрузки. <…> те, кто мог, бросались в воду, цеплялись за борта катеров и рыбачьих сейнеров. Их били прикладами по рукам, так как катер или сейнер до конца был заполнен и мог утонуть, не отходя от пирса <…>

И когда немцы начали обстрел с горы, какой-то отважный офицер крикнул: «Кто может держать оружие — за мной!» Многие, даже раненые, кто мог держать оружие, пошли на гору, чтобы оттеснить немцев и дать возможность эвакуировать раненых»[21].

Антонине Григорьевне и группе сотрудников Особого отдела во главе с полковником Александром Никифоровым, сменившем в этой должности Пименова, досталось место в трюме сейнера. В нем невыносимо воняло тухлой рыбой, но ей и тем, кто находился рядом, было не до запахов, смерть смотрела им в глаза, и они: коммунисты и комсомольцы, верующие и неверующие кто вслух, а кто про себя молили только об одном:

«Господи, помилуй и спаси!»

Одними из последних покидали Крым Леонид Георгиевич и группа бойцов 3-го батальона 13-й отдельной стрелковой бригады. Им повезло, когда они пробились на борт шхуны и отчалили от причала, капитан и он же моторист сказал им по секрету, что это был последний рейс в Крым. Те, кому не досталось мест на баржах, сейнерах, плотах и весельных лодках, а их осталось на крымском берегу десятки тысяч, безжалостно уничтожались врагом.

И только героический Севастополь продолжал еще держаться. В конце июня 1942 года в боях наступил перерыв. Но он не радовал его защитников, в нем было что-то зловещее. Предчувствия не обманули их.

30 июня с наступлением рассвета командующий 1 1-й армией вермахта генерал Манштейн бросил на штурм советской твердыни отборные силы из состава 54-го армейского корпуса. Наступлению предшествовала мощная артподготовка. Рев орудий перекрывал адский гром сверхтяжелой 800-мм пушки. Это чудовище, весившее свыше 1000 тонн, в тайне доставили из Германии и разместили на специальной позиции, вырубленной в скале. Снаряды производили чудовищные разрушения, пробивали земную толщу не менее чем на 30 метров. После взрыва земля еще долго ходила ходуном. А когда обстрел закончился и над позициями советских войск развеялась пелена из пыли, то оказалось, что в развалинах не уцелело ничего живого.

Манштейн махнул рукой и приник к стереотрубе. Тишину, царившую на командном пункте, взорвали отрывистые команды и телефонные звонки. Под прикрытием танков в атаку поднялись штурмовые группы. За 246 дней и ночей боев в штабе 1 1-й армии потеряли счет попыткам сломить сопротивление защитников Севастопольского оборонительного района.