Рождение - [16]

Перед замковыми воротами высится баррикада из строительного камня высотой несколько метров. Майор коротко командует водителю, приказывая остановиться, открывает дверь и выпрыгивает из еще не до конца остановившейся машины. Его рослая фигура отлично видна защитникам баррикады на фоне уже совсем светлого неба, но со стороны Замка не доносится ни единого выстрела. Майор понимающе хмыкает. Что ж, если так, то и мы будем по-немецки вежливы… Он подскакивает к следующей за его грузовиком «Пантере» и бьет рукояткой пистолета по башне.

– Эй, там, внутри!

– Слушаю, герр майор, – почти сразу отзывается танкист, высунув голову из башенного люка.

– Можешь снести эту баррикаду?

Танкист окидывает командира операции недоуменным взглядом. Зачем? Ведь «Голиафы» следуют в колонне как раз для такого случая – один залп, и всё… Но затем его лицо озаряет понимание: раз венгры не стреляют по ним, значит, и им самим не стоит начинать боевые действия.

– Так точно, герр майор. Сделаю.

«Пантера», взревев двигателем и выплюнув струю черного дыма, устремляется на баррикаду. Майор сопровождает ее взглядом, а когда стальная громада ударом своих сорока с лишним тонн выносит преграду из проема ворот, оборачивается к грузовикам и командует высадку. Все, прогулка на колесах закончена. Теперь дело за ногами…

Сквозь ворота они просачиваются по обеим сторонам «Пантеры» – та замерла в проеме, грозно поводя длинным дулом пушки. Уже в дверях навстречу попадается какой-то венгерский полковник, пытается вскинуть револьвер и открыть стрельбу. Но капитан фон Фолькерсам ударом плеча опрокидывает его на пол. Все идет по плану. Никакой стрельбы, пока командир не разрешил… Солдаты во главе с майором быстро взлетают на второй этаж, но едва лишь они вступают в коридор, из-за ближайшей двери раздаются пулеметные очереди. Судя по звуку и по тому, что пули не хлещут по коридору, стреляют по кому-то на улице. Унтер-офицер Хольцер плечом вышибает дверь и, сделав громадный прыжок вперед, хватает пулемет, выкидывает его в окно. Пулеметчик, лежавший за пулеметом на столе, придвинутом к самому окну, оторопело падает на пол и изумленно пялится на бегущих по коридору немцев. Между тем майор громко командует какому-то венгерскому лейтенанту, высунувшемуся на шум из двери, вереницы которых тянутся по обеим сторонам коридора:

– Немедленно ведите нас к коменданту Замка!

Венгр на мгновение оторопело замирает, но затем под требовательным взглядом майора послушно покидает свое убежище и устремляется по коридору. Замок заполняется топотом и приглушенными командами на немецком. Наконец лейтенант останавливается у высокой двустворчатой двери. Майор быстрыми жестами отсылает несколько солдат занять позиции в обеих концах коридора и решительно распахивает дверь. Навстречу ему, едва не столкнувшись лоб в лоб, выскакивает генерал Гонведшега.

– Полагаю, вы комендант Замка? Требую у вас немедленной капитуляции! Вы один будете ответственны за кровь, которая может напрасно пролиться, если вы откажетесь сдаться. Пожалуйста, потрудитесь принять решение сейчас же.

Генерал ошеломленно замирает. И в этот момент раздаются выстрелы…

Глава 3

– Товарищу старший лейтенант!

Старший лейтенант Воробьев с силой воткнул лопату в глинистый бруствер и обернулся, вытирая рукой обильно выступивший на лице пот.

– Что, Перебийнос?

– Так я… это… – Старшина машинально поправил свой ППС (единственный, кстати, в роте), к которому он относился с нескрываемым трепетом. – Доложить треба.

– Обнаружили чего?

– Точно так, товарищу старший лейтенант, – кивнул старшина. Своего ротного он уважал. Правильный мужик. Хоть и молодой, а нахлебался всего и много. И сам в разведчиках отходил. Восемь раз в тыл фашистам забрасывали. Дважды похоронка домой приходила. И на снайперском счету у этого фронтового производства старшего лейтенанта, получившего первую, младлеевскую звездочку на погоны еще в ноябре 1941-го, было девяносто четыре фашиста. Шестерых не хватило до Героя…[3] – Немчура уже на том берегу.

– Уверен? – Воробьев развернулся в сторону блестевшей за кукурузным полем ленты реки, прекрасно видимой с этой небольшой высоты, где его рота торопливо окапывалась. Сразу за рекой тянулось кукурузное поле, за которым начинался лес. Ну, по местным меркам. В его родной Рязани это считалось бы в лучшем случае перелеском…

– Ось там, товарищу старший лейтенант, – начал доклад старшина, указывая рукой, – птицы дюже гамкали. А туточка треск слышен был. Вроде как кто ветки ломал. И будто б пилы слышно. Но сторожко так, тихонько пилють…

– И вы с этой стороны услышали? – недоверчиво переспросил Воробьев.

Старшина замялся.

– Ну… почти, товарищу старший лейтенант.

– На ту сторону плавали? – нахмурился командир роты. – Я ж запретил.

– Та мы так, тихонько, – потупился старшина, – трохи-трохи… Та и не зазря ж. Я ж еще главного не баял. Вон на тому бугорку стеклышки сверкали.

– Стеклышки? – насторожился Воробьев.

– Точно так, товарищу командир, стеклышки.

– А откуда засек?

– Ось оттуда…

Старший лейтенант Воробьев некоторое время всматривался в противоположный берег, прикрываясь от солнца ладонью. День клонился к концу, поэтому солнце било прямо в глаза и ничего разглядеть на противоположном, западном берегу реки было нельзя. В принципе немцы прорывались из котла как раз на запад, и, по идее, солнце должно было бы находиться за спиной бойцов его роты, но именно в этом месте отроги Карпат делали финт, вследствие которого выход фашистов к перевалу был возможен только фланговым маневром. Так что на этот раз природа оказалась за фашистов. Не то, что зимой сорок первого. Но русских в сорок четвертом уже было никак не смутить подобными вывертами…