Рождение Зимы - [4]

Как только перекрывавшая вход оленья шкура повисла за его спиной, он оказался почти в кромешной тьме, которую не мог рассеять ни слабый свет, сочившийся из отверстия в кровле, ни тлеющий последними угольками сырой торф. Можно было разобрать лишь смутные очертания примерно дюжины людей, неподвижно сидевших полукругом. Слабые огоньки углей нет-нет да высвечивали какое-нибудь лицо. Юноша знал их, но здесь и сейчас это было бесполезно — они представляли собой волю этого места, Диркирнона, и нынешним утром действовали заодно. Из глубины, еле слышно даже для его острого слуха, доносились какие-то ритмичные скорбные звуки. Он никогда не слышал такого, но понял, что это пение, обряд, позаимствованный у Герона Киринина. Собравшиеся искали мудрости.

— Сядь, — приказал кто-то.

Юноша опустился, скрестив ноги, на землю и уставился в огонь.

Кто-то другой объявил:

— Мы сидели всю ночь напролет и размышляли над этим делом.

Юноша кивнул и крепко стиснул губы.

— Печальный долг и тяжкое бремя вынуждают нас говорить, — продолжал второй заговоривший. — Диркирнон — это убежище, открытое для любого из наших сородичей, кто не смог найти мира и безопасности в окружающем мире. Тем не менее мы собрались все вместе, чтобы принять решение о том, будешь ли ты, Эглисс, изгнан отсюда.

Эглисс ничего не ответил, лицо его оставалось невозмутимым, а взгляд напряженным.

— Тебя приняли, дали тебе покой и утешение. Твой мир умер бы рядом с матерью, если бы тебя не нашли и не привели сюда. А ты сеешь раздор. За дружбу, доверие и поддержку, оказанную тебе, ты вознаградил нас бессердечием и жестокостью. Теперь Диркирнон страдает от твоего присутствия. Эглисс, ты оставишь это место, не обменявшись ни единым словом ни с кем, кто нашел здесь дом. Мы изгоняем тебя.

Что-то промелькнуло в лице юноши, слегка дрогнул уголок рта, и затвердели скулы. Он опустил веки. От сырого торфа в хижине скопилось слишком много дыма: першило в горле, и слезились глаза.

— Ты молод, Эглисс. — Голос из-за дымящего огня стал немного мягче. — Может быть, возраст научит тебя тому, чему не сумели научить мы. Если такое случится, ты будешь призван сюда еще раз.

С холодным гневом во взгляде юноша пристально разглядывал едва освещенное лицо напротив. Потом заговорила женщина.

— Ты пришел к нам из бури и принес бурю. Не в наших силах ее приручить. Она пустила в тебе слишком глубокие корни. Когда она уйдет из твоей души или будет побеждена, возвращайся к нам. Мы отменим решение. Ты здешний.

Во всеобщей тишине вдруг раздался его резкий смех. И хоть глаза юноши наполнились слезами, которые даже побежали по щекам, но на голосе это никак не отразилось.

— Я не здешний, я — ничейный, — ответил он и поднялся на ноги. — Я не принадлежу ни этому месту, ни какому-либо другому. Вы чураетесь меня… вы, которые должны бы понимать более других. Вы говорите о доверии и поддержке, но в лицах вокруг себя я вижу только тревогу и страх. От вашего страха воняет. Он причиняет мне боль. — Юноша сплюнул в уголья. Пепел зашипел, клубок дыма поднялся в воздух.

Эглисс поискал кого-то в царившем мраке:

— К'рина? Ты здесь? Я чувствую, что ты здесь. Ты тоже отвергаешь меня?

— Не отвечай, К'рина, — приказал кто-то.

— Вот именно… «Не отвечай, К'рина», — фыркнул Эглисс. — Делай, что тебе говорят. Здесь только этого и требуют. Ступать тихо, всегда тихо, чтоб ничего не потревожить. Ты обещала любить меня, К'рина, вместо моей покойной матери. Это и есть твоя любовь?

Ему никто не ответил.

— Я любил тебя, К'рина. Любил! — Он сплюнул это слово, как яд с языка. Он ничего не видел из-за слез. — Я только хотел… — Слова замерли у него на губах. Он втянул в себя воздух. — Это не по правилам… Что я сделал? Ничего такого, чего не делают другие. Ничего!

Темнеющие фигуры не ответили. Их непреклонная воля стеной стояла между ним и ими. С проклятием, которое почти потрясло их, Эглисс повернулся и вышел.

После его ухода долго стояла напряженная тишина, но вот откуда-то из темноты сначала чуть слышно, затем все громче послышались сдавленные рыдания.

— Прибереги печаль, К'рина. Он ее недостоин.

— Он — мой пасынок, — пробормотала женщина.

— Больше нет… И это к лучшему. В нем слишком много дикости и жестокости. Мы не можем избавить его от этого, как бы ни пытались.

Повергнутая в горе К'рина затихла.

— В одном он прав, мы его боимся, — сказал кто-то еще.

— В этом нет ничего позорного. Эглисс на все времена сильнее всех в Доле, даже если еще не знает, как можно использовать эту силу в полной мере. Пока он только играл в жестокие игры, наушничал и по-детски проказничал, мы могли смотреть на это сквозь пальцы, но теперь… Девочка все еще плачет по ночам. Если он останется среди нас, то в конце концов мы испытаем большое горе.

— Куда бы он ни отправился, там будет большое горе, — заметил человек со странным рисунком из темных спиралей, запечатленным на лице. — Лучше отказаться от него. Кровь будет наполнять его следы, где бы он ни прошел.

1. День Рождения Зимы Третий век, год 1102

Обряды и ритуалы так глубоко вросли в существование расы, что корни их давно затерялись в веках. В северных землях, где резкая смена времен года снежным кулаком управляла жизнью, хуанины отмечали наступление зимы задолго до того, как изобрели что-нибудь такое, на чем можно было бы записать приметы ее приближения. Церемониал в течение многих веков менялся в соответствии с нравами и настроениями людей, участвовавших в нем, и, хоть связь с предками давно была утрачена, главная мысль не погибла.