Рождение в радости - [33]

Мы задолго до Олиных родов все вместе выбирали бухточку, где это произойдет, готовились, обсуждали, что да как. И чем к родам ближе, тем становилось в лагере как-то… ну, уютнее, что ли. Так девочки в куклы играют, обустраивают, создают дом, атмосферу.

Сами же роды мне вспоминаются сейчас как цветные картинки: крохотная бухточка, огромный камень, обросший водорослями, солнце в прозрачной-прозрачной воде… А вокруг — на камнях — почти весь наш лагерь Кто-то приходит, кто-то уходит. Кто-то сверху высматривал дельфинов. Но все передвижения были настолько ненавязчивы и гармоничны, словно проводились по сценарию.

Оля на схватках ныряла и так надолго оставалась под водой, что в какой-то момент я подумала: не пора ли ее спасать? Потом оказалось, что она там, под водой, читала «Отче наш». Прикиньте, сколько нужно времени, чтобы эту молитву прочитать: Такие задержки дыхания. И ведь никто ее не учил, ей так было надо в тот момент.

Потом помню, как Трошка смотрел вокруг на незнакомый мир. Мы его положили на камушек, на полотенце, рядом с мамой. А на другом камушке стояла банка со спиртом, лежали какие-то медицинские инструменты (это мы на всякий случай под рукой держали). И мы так смеялись, что притащили их с собой! Дико они выглядели в той атмосфере, абсолютно чужеродными и непонятно для чего нужными предметами.

А рядом с нами был лагерь москвичей. Они-то — асы в морских делах. А у нас — первые. И, конечно, было вечное соперничество «Москва — Петербург», весь выезд оно ощущалось. Но когда мы шли с Трошкой на руках с родов через их лагерь в свой, у них были такие лица!.. Они все высыпали из палаток, поздравляли нас; подходили совершенно незнакомые люди, что-то очень доброе говорили… и в глазах у всех было… я не знаю, как сказать, какой-то неземной отсвет, удивительное выражение.

Мы были потрясающе счастливы! Хотя сейчас я понимаю, что роды-то у Оли были болезненные и непростые. Но ощущение счастья было настолько сильным, что оно все остальные чувства — страхи, боль, беспокойство — оттеснило куда-то далеко. Они, может, и жили где-то, но мы их не ощущали, нам не до них было. От такого равнодушия они, видимо, слабели и слабели, пока не умерли, не исчезли совсем. В чувствах, как в животном мире, выживает обычно сильнейшее.

В церкви мы узнали, что Оля родила в Трофимов день. И назвали малыша Трофимом. Помню еще, радовались, что наш первенец во всем будет необычным, даже имя у него такое… оригинальное и славное.

Потом сообща решали, что Ольке можно есть, чего нельзя, чем ей заниматься, купали Трошку, занимались с ним беби-йогой.

А Олька была вся — как море. Я тогда еще раз подумала, что все, что происходит, не бывает случайным. Море — ее состояние.

Малыш

Для меня вообще первый период после его появления на свет был…, ну как рай. И я в этом раю жила. Это потом уже всякие ручейки из внешнего мира стали в наш рай проникать потихоньку и постепенно размыли его. Он стал единым целым с общей жизнью. А тогда была такая бездонная глубина и полнота чувств, что забыть трудно.

Из рассказа мамочки

Живые существа, пребывая в одних и тех же условиях (температура, давление, магнитное поле Земли, питание, экономическая и политическая ситуации), могут вести себя так как им заблагорассудится.

Один из законов Мэрфи

Для многих из нас первый ребенок — источник всех и всяческих страхов. Может быть, потому, что мы не знаем, как он может или должен расти-развиваться. Нас этому, как и всему остальному, никто не учил.

И все-таки самый точный ^диагноз» своему ребенку всегда можем поставить мы сами. Ведь день за днем мы общаемся с ним, наблюдаем, замечаем любую мелочь в его поведении.

Лиля:

Моему трехмесячному сыну врачи поставили диагноз «энцефалопатия», ссылаясь на один из известных симптомов: гипертонус мышц ног. Малышу были прописаны уколы — 30 штук, по три в день.

Первые сомнения у меня возникли, когда я прочитала в аннотации к прописанному лекарству слова о возможных побочных эффектах его действия. Они были лаконичны:

«При применении возможны: обмороки, судорожные состояния, тошнота, рвота, кома». Я не шучу.

К счастью для всех нас, именно в этот день из какой-то очередной долгой поездки вернулся Игорь Борисович Чарковский. Выслушав мой достаточно бессвязный рассказ, он, даже не взглянув на название лекарства, отправил его в мусорное ведро. Взял моего Вовку, «покрутил», внимательна заглянув ему в глаза-

— Держи, — сказал, передавая мне на руки сына. — Нет у него никакой энцефалопатии. И никогда не было.

—А гипертонус?..

— Гипертонус есть. Так он и должен быть — ты же его холодной водой обливаешь, а у «обливашек» гипертонус снимается недели на две позже, чем у «обычных».

—Но врач говорит…

— Да при чем тут врач! — рассердился на мою непонятливость Чарковский. — Кто ребенку мать — ты или врач? Кто его родил? Кто вырастил? Если врач тебе скажет, что Вовка дебил, ты поверишь?

— Но я же вижу, что он не дебил! — возмутилась я.

— И все остальное ты тоже прекрасно видишь и знаешь. Ведь правда? Ну посмотри на него внимательно! Ведь это — твой сын!

С тех пор, прежде чем давать ребенку лекарство — любое! — я стараюсь узнать мнение хотя бы нескольких специалистов. А вообще-то стараюсь и вовсе не давать никаких лекарств. По опыту знаю: чаще всего достаточно облить простывшего малыша несколько раз холодной водой, и болезнь как рукой снимет. И сам Володька, чуть почувствовав недомогание, просит: «Мама, облей водичкой!»