Рождение Темного Меча - [140]

Не слышно было ни звука, и даже движение было едва ощутимым. На самом деле если бы Сарьон не смотрел в этот момент прямо на меч, он бы ничего и не заметил. Джорам пустил в ход всю ловкость и сноровку рук, искусство, которому мать обучила его еще в детстве. Но Дуук-тсарит проходили обучение, позволявшее им слышать даже шаги идущей по пятам ночи.

Блалох отреагировал столь стремительно, что Сарьон увидел лишь черный вихрь, взметнувшийся в кузне, да искры, брызнувшие из горна. Быстрое движение, короткое слово — и чародей пустил в ход заклинание, которое должно было сделать его противника абсолютно беспомощным. Заклинание Нуль-магии. Если бы оно подействовало, Джорам не смог бы даже пошевельнуться. Он не смог бы даже думать. Это заклинание выпивало магию, выпивало Жизнь.

Только вот у Джорама не было Жизни.

Сарьон, невзирая на всю свою внутреннюю напряженность, едва не расхохотался. Он почувствовал, как заклинание обрушилось на молодого человека. Этот удар должен был стать сокрушительным. Однако же заклинание просто осыпалось, подобно розовым лепесткам. Белая рука по-прежнему сжимала меч. Металл не блестел. Это была полоса тьмы, рассекающая столб лунного света, — как будто Джорам держал в руках воплощение ночи.

Джорам вступил в освещенное пространство, держа меч перед собой. Лицо его было сковано напряжением, а глаза сделались темнее меча. Сарьон чувствовал страх и неуверенность, снедавшие юношу; несмотря на все свои изыскания, Джорам очень смутно представлял себе возможности этого металла. Но каталист, все ощущения которого сделались вдруг необычайно живыми и гармоничными, словно у новорожденного, чувствовал и неуверенность Блалоха. Неуверенность, изумление и растущий страх.

Что знает о темном камне Дуук-тсарит? Возможно, ему известно не намного больше, чем Джораму. Нетрудно представить, что за мысли сейчас стремительно проносятся у колдуна в сознании. Неужели это меч остановил заклинание Нуль-магии? Блокирует ли он и прочие заклинания? Блалоху необходимо было в долю секунды принять решение, понять, как действовать дальше. У чародея были все основания считать, что от этого решения может зависеть его жизнь.

Дуук-тсарит холодно, спокойно выбрал следующее заклинание и привел его в действие. Глаза его вспыхнули зеленым светом, и в тот же миг зеленоватая жидкость, сгустившись из воздуха, осела на коже Джорама — и принялась шипеть и пузыриться. Это заклинание называлось «Зеленой отравой». Сарьон узнал его — и содрогнулся. Его скрутило от ужаса. Он слыхал, что это заклинание вызывает чудовищную боль: как будто каждое нервное окончание погрузили в пламя. Любой маг — даже тот, кому хватило бы силы защититься от Нуль-магии, — неизбежно пал бы жертвой паралича, вызванного магической отравой. Никто не сумел бы отразить оба эти заклинания одновременно.

И оно, судя по всему, действовало на Мертвого столь же успешно, как и на любого из Живущих. Лицо Джорама исказилось от мучительной боли. Он задохнулся и сложился вдвое, когда жидкость принялась распространиться по коже и жгучая боль начала вгрызаться в его плоть. Но «Зеленая отрава» принадлежала к тому разряду заклинаний, которые быстро истощают мага, пустившего их в ход.

— Даруй мне Жизнь, каталист! — властно приказал Блалох. Его глаза, устремленные на молодого человека, засверкали еще ярче, и свет их по-прежнему отливал зеленью.

«Время пришло, — понял Сарьон. — Пора решать. Я — последняя надежда Джорама. Без меня он неминуемо погибнет. Он не в состоянии контролировать меч, даже если темный камень по-прежнему действует». Каталист бросил взгляд на оружие, и его пронзила дрожь ликования. Тело Джорама светилось зеленым. Юноша кричал от чудовищной боли. Яд вгрызался в его тело, и Джорам в корчах свалился на пол. Но он по-прежнему крепко сжимал меч в руках, и кисти рук были свободны от смертоносной жидкости. Даже больше: прямо на глазах у Сарьона отрава начала исчезать с рук Джорама и верхней части тела. Темный Меч поглощал магию.

И все же это происходило слишком медленно. Джорам должен был умереть через считанные секунды; он валялся на земляном полу кузни, сжавшись в комок, и все его тело содрогалось от конвульсий.

Сарьон принялся читать древние слова, которые он заучил еще семнадцать лет назад, в бытность свою дьяконом. Слова, которые он никогда прежде не произносил. Он никогда и помыслить не мог, что придется их произнести... Всякий каталист молится о том, чтобы он никогда не оказался вынужден произнести эти слова... Сарьон начал вытягивать Жизнь из Блалоха. Это был чрезвычайно опасный маневр. Его, как правило, практиковали лишь во время войны, когда каталист пытался таким образом ослабить мага противной стороны. Вместо того чтобы перерезать канал и тем самым закрыть подачу Жизни магу, каталист оставлял канал открытым, но направлял поток в обратную сторону. Опасность фактически заключалась в том, что маг мгновенно чувствовал, как Жизнь начинала утекать из него. И он мог, если только не был сильно занят чем-то другим, накинуться на каталиста и стереть его в пыль. Сарьон прекрасно осознавал опасность, и он не дрогнул, когда разъяренный крик Блалоха пронзил тьму и сверкающие зеленые глаза обратились на каталиста, чтобы обрушить боль на него. Его мужества хватило, чтобы устоять, даже когда он увидел, как кончики его пальцев начали зеленеть, и ощутил первую вспышку боли, охватившую руки.