Рождение таблетки. Как четверо энтузиастов переоткрыли секс и совершили революцию - [50]

Слова Сэнгер звучали неоднозначно, но не скандально. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году в Соединенных Штатах была выполнена тысяча четыреста одна задокументированная стерилизация так называемых умственно неполноценных. И, без сомнений, гораздо больше произведено незадокументированных. Некоторые штаты не отчитывались о стерилизациях душевнобольных и заключенных, а также в других случаях – когда люди сами хотели стерилизоваться. В те времена, когда Сэнгер высказалась подобным образом, раздавались голоса за принудительную стерилизацию, призывы развернуть кампанию за добровольные стерилизации, были и выступления против стерилизации по любым причинам, кроме необходимых по жизненным показаниям. Сэнгер и ее единомышленники в «Планировании семьи» использовали конференцию пятьдесят третьего года как трибуну для призыва к новым исследовательским и образовательным инициативам, а один выступавший сказал, что «более широкое принятие и более разумное применение стерилизации… способствует благу как личности, так и общества».

У Сэнгер и «Планирования семьи» отношения с апологетами евгеники всегда были дружественными, хотя и небеспроблемными. В двадцатых годах двадцатого века в колледжах читались курсы по евгенике, а студенты ставили на ярмарках трибуны, чтобы рассказывать о «расовой гигиене». Ведущий представитель движения Чарлз Б. Дэвенпорт открыл в Колд-Спринг-Харбор на Лонг-Айленде архив евгенических записей, который стал центром движения. Поддержку этому движению отчасти оказывали социальные работники, чиновники министерства здравоохранения, врачи и медсестры – свидетели трагических последствий наследственных заболеваний. Поддерживали евгенику также расисты и элитисты, от которых убеждения требовали разработки биологической программы для снижения численности иммигрантских и расовых групп, казавшихся нежелательными. Ничего удивительного, что Сэнгер, узнавшая о евгенике от Хэвлока Эллиса, находила ее привлекательной. «Больше детей от тех, от кого надо, меньше – от тех, от кого не надо, – вот главная задача контроля рождаемости», – писала Сэнгер в тысяча девятьсот девятнадцатом году в редакторской колонке «Обзора контроля рождаемости». Она верила, что женщинам надо дать власть контролировать и ограничивать собственное размножение. Еще она утверждала, что правительству не пришлось бы тратиться на помощь бедным, будь у общества такие же эффективные репродуктивные техники, как у «современных животноводов», – это улучшило бы здоровье популяции. Родители, сказала она в одной из речей, должны запрашивать разрешение на ребенка точно так же, как иммигранты запрашивают визы на въезд.

Лидеры евгенического движения шли еще дальше, заявляя, что государство должно контролировать размножение целых групп людей, считавшихся ими неполноценными или недостойными права на потомство. Они видели опасность не только в увеличении количества бедных и нездоровых семей, но и в смешении рас и национальностей. Может быть, Сэнгер с этим соглашалась, чтобы получить поддержку движения, а, может быть, действительно во все это верила. К концу тридцатых интерес к евгенике угас, но Сэнгер не бросила остававшихся участников движения. В тысяча девятьсот пятидесятом году она писала Мак-Кормик: «Я верю, что сейчас, немедленно, необходимо провести в национальном масштабе стерилизацию определенных дисгенетических типов нашего населения, которых поощряют к размножению, хотя они вымерли бы, не корми их правительство».

Даже после Второй мировой войны, когда нацисты пытались искоренить целые расы и религии, используя для своей цели стерилизацию и массовые убийства, Сэнгер держалась твердо. «Возможность быть отцом или матерью, – повторяла она не раз, – должна быть привилегией, а не правом». Несомненно, что и Сэнгер, и Мак-Кормик были элитистками, и чем старше и богаче они становились, тем сильнее был их элитизм, но нет причин полагать, будто хотя бы одна из них была расисткой. Сэнгер никогда не поддерживала евгеников, утверждавших, что богатые и образованные белые люди должны иметь больше детей. И никогда, говоря о группах, которые, по ее мнению, должны иметь меньше детей, она не выделяла конкретной расы. Она хотела, чтобы женщины меньше рожали и могли завести здорового ребенка именно тогда, когда хотят. В ее рассуждениях раса никогда не была ведущим фактором.

Но верность Сэнгер сторонникам евгеники, каковы бы ни были ее причины, создавала дилемму, потому что противозачаточная таблетка – это было не то, в чем они нуждались или чего хотели. Самые дальновидные из числа евгеников указывали, что как бы ни была дешева таблетка, спрос на нее будет больше со стороны женщин образованных и состоятельных, а этим-то как раз лучше рожать больше, а не меньше – с точки зрения евгеников.

Сэнгер начинала свой крестовый поход как защитница бедных и бесправных, но, подружившись с евгениками, она, по словам историка Дэвида М. Кеннеди, успешно превратила «радикальную программу социальных потрясений в консервативную программу социального контроля». К тысяча девятьсот пятидесятому году Сэнгер вроде бы уже понимала, что близость со сторонниками евгеники создает проблемы, но было слишком поздно. Нельзя сказать, что это был брак, но столько времени провела она с ними в одной кровати, что путь назад был заказан. За долгие годы своей активности она сделала многое – возможно, больше, чем кто-либо в двадцатом веке, – чтобы изменить отношение к семье, женщинам и сексу, но бо́льшая часть этих изменений произошла в среднем и высшем классах. Образованным и обеспеченным женщинам проще было отстаивать свои интересы и обсуждать с мужьями вопросы планирования семьи, чем женщинам из низших классов, – как указывал в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году социолог Ли Рейнуотер, проведя более четырехсот опросов на эту тему. Тем временем ситуация в бедных слоях населения оставалась немногим лучше, чем в начале столетия, когда Сэнгер опрашивала обитательниц Нижнего Ист-Сайда в Нью-Йорке, которые в ограничении численности семьи могли рассчитывать только на аборты.