Рождение шестого океана - [7]

— Вы же знаете историю, — сказал Ахтубин. —  Когда моя страна отстояла себя в борьбе против четырнадцати держав, нам пришлось бороться за независимость экономическую. Мы начали с плана электрификации — ГОЭЛРО. В этом есть своя логика. Можно купить машины, металл, уголь, проекты и патенты, но электрический ток нельзя привезти на пароходе. И те страны, которые встали на путь социализма позже нас, которым мы имели возможность помогать, тоже строили у себя электростанции.

Президент пристально смотрел на Ахтубина.

— У моего отца был арендатор, — помолчав, сказал он, — многосемейный бедняк, который не мог прокормить детей. Земля-то у него была — у нас в Джанджаристане много свободной земли. Не хватало воды. Требовалось построить колодец для орошения. Но арендатор и так работал от рассвета до заката. Колодец он мог рыть только ночью. Он голодал, но продавал рис, чтобы купить лес и инструменты. Приходилось работать еще больше, есть еще меньше. Насколько я помню, он надорвался, так и не достроив колодец...

— Значит, вы полагаете, что нам нужны электростанции? — закончил Унгра неожиданно.

— Разрешите и мне рассказать случай из жизни, — ответил Ахтубин. — В девятьсот девятнадцатом году я был отозван с фронта. Я недоумевал: Деникин под Орлом, от Москвы триста километров. Сражаться надо, а меня — за парту. Но комиссар сказал: «Ленин велит учиться, стало быть, пора». И характеристику написал на клочке оберточной бумаги: «Бывший юнкер Ахтубин проявил себя в борьбе с мировой буржуазией и лично отбил у белых гадов пулемет».

И вот я учился. Топить нечем, в аудиториях мороз. На окнах сосульки в полпуда весом, от холода пальцы ломит. Запишешь строчку и прячешь руки в рукава. На лекции почти никто не ходил: холодно, голодно, да и саботажников было много. Помню, читал нам гидравлику Корженевский, с мировым именем ученый.  Он поставил такое условие — лекция читается, если в аудитории не меньше трех человек. И ходило нас трое, больше не нашлось. А потом один заболел сыпным тифом, и мы боялись, что занятиям конец. Но все-таки Корженевский читал двоим.

Однажды зимой шел я из училища домой, с одного конца города на другой, через всю Москву пешком. Трамваи тогда не ходили. На улицах — сугробы, убирать некому. Через площади крест-накрест протоптаны тропинки. Бредут, как по пустой степи, одинокие прохожие по колено в снегу. И вижу: на углу у подъезда ветер треплет тетрадочный листок,  на листке чернильным карандашом написано: «Сегодня академик Графтио читает лекцию о крупной гидростанции на реке Волхов». Поверьте, господин президент, хохотал я перед этим листком. Смешно было: топить нечем, трамваи не ходят, снег не убирается, а академик Графтио проектирует небывалые электростанции. Этакий прожектер!

Президент внимательно смотрел на гостя.

— Вы имеете право гордиться, — кивнул он. — Ваша страна доказала, что колодец можно построить. Видимо, и нам придется напрягать силы, делать долги, урезывать себя. Жаль, конечно, что вы не можете ссудить электрический ток. Нам было бы много легче.

Ахтубин развел руками:

— К сожалению, техника не дошла. Расстояние не позволяет...

5

Чария скрыл от президента истину. Его поджидала не женщина, а двое мужчин: один — пожилой, одутловатый, с мешками под глазами, другой — долговязый, с большими руками и маленькой головой. Это были европеец Тутсхолд и американец Сайкл, выступавшие на параде в день провозглашения независимости. Тутсхолд, развалившись в кресле, потягивал через соломинку коктейль. Сайкл стоял у окна, скрестив руки. Он принадлежал к обществу трезвенников, не пил и не курил принципиально.

— Прав был Киплинг,  — разглагольствовал Тутсхолд, — «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут». Я не хочу обманывать вас — моего будущего компаньона — здесь вам придется трудно. Логика на Востоке отсутствует. Когда мой дед приехал сюда, эти люди умирали с голоду. Они на коленях просили у него работы, умоляли о куске хлеба. Три поколения Тутсхолдов кормят этих черномазых. А в результате — деда моего сожгли в имении, отцу подсунули ядовитую змею в кровать. И кто подсунул — слуга, который кормился в нашей семье тридцать лет! Эти люди мстительны и завистливы, у них болезненная страсть к заговорам. Рассудком вы их не поймете. Я отделался дешево. Они только сорвали вывеску с моего магазина, топтали ее ногами и плевали на нее.

— Я бы на вашем месте уехал отсюда навсегда, — вставил насмешливо Сайкл.

— Нет, я не доставлю им такого удовольствия. И вы лжете, Сайкл, вы не уехали бы тоже. Мелкоте, вроде вас, в Америке не пробиться. Все, что вы можете, — это внести свои денежки в банк Моргана и робко получать два процента годовых. Двух процентов вам мало... мне тоже. У меня сын в колледже... порядочный лоботряс. Впрочем, иногда полезно быть лоботрясом — это помогает завязывать знакомства. Я хочу, чтобы он стал государственным деятелем, мой сынок.  Это значит — мне придется лет двадцать еще давать ему деньги на карманные расходы. Есть еще племянницы, милые девушки, они заслуживают счастья. А хорошего мужа без приданого не найдешь. Я должен помогать также тете Полине — сестре моей матери. Добрейшая дама, подбирает больных и бездомных кошек по всей Европе. И тете Генриетте, большой любительнице путешествовать. Надо же ей побывать в Неаполе на старости лет! Нет, честное слово, мне мало двух процентов!