Рождение сатаны - [7]

Атмосфера была непринужденной,- такая создается в редкие часы отдыха от суеты. Напряженный внутри, готовый к любым неприятностям Карел Ярсович выглядел здесь нелепо. И ни одного знакомого! Вот ч-черт!

И снова, стоило вспомнить повелителя нечисти, заприметил мэра то ли гарсон, то ли хозяин кабаре, и побежал к нему, преданно улыбаясь и раскланиваясь.

- Карел Ярсович! Очень рады-с. Проходите. Уже Вам и столик приготовили-с. Вот, садитесь. Что будете заказывать?

- А-а...

- Меню нет-с. Заказывайте, что душе угодно. Все будет приготовлено мигом-с.

- Гм!.. Ну тогда на Ваше усмотрение.

- Сию минуту все будет-с.

Гарсон исчез и не больше, чем через минуту явился с подносом, уставленным всяческой снедью.

- Иные блюда-с последними пробовали генералы Его Величества Александра Михайловича, царствие ему небесное,- бормотал он, бегая вокруг и расставляя горячие и холодные закуски к превосходной русской водке, которую нынче продавали только на экспорт.

- Кушайте на здоровье-с!

Гарсон исчез, и Карел Ярсович остался один. Отдав должное водочке и закускам, качество которых трудно описать словами, он принялся за птицу, и желудок его тотчас превратился в поэта.

А поскольку желудок куда совершеннее выражает наши чувства, нежели язык, внимать ему приятнее, чем рассудку, и мэр забыл обо всем на свете, весь превращенный в сплошное удовольствие.

Насытившись, он утерся салфеткой, и тотчас принесли вино и десерт сочные, давно позабытые в этих краях южные фрукты.

Карел Ярсович, уж на что был сыт, и съесть, казалось, уже ничего не хотел, а не удержался и откусил сочный бок мохнатого персика. Неизъяснимое блаженство тотчас разлилось по его телу и ударило в мозг так, словно наслаждение было электричеством; а когда отхлебнул он загадочного вина, не было, должно быть, человека счастливее Карела Ярсовича. Довольно будет заметить, что редко мы получаем от еды подобное удовольствие, порою ошибочно считая ее простым физиологическим актом.

Милостивые государи и государыни! Ведь этак и любовь можно свести к простому физиологическому акту... Но не будем отвлекаться.

Итак, Карел Ярсович достиг скоро такого состояния, когда ни съесть, ни выпить он уже ровным счетом ничего не мог. Тут он как-то туманно припомнил свое положение, но эти мысли не хотелось подпускать близко, и он принялся смотреть на сцену.

Как раз из-за кулис, под дружные аплодисменты публики вышел молодой патлатый человек и принялся читать Николая Гумилева. "Да что у них, вечер памяти рок-н-рола, что ли?"- подумалось мэру. Дело в том, что в последние годы жизни, будучи уже глубоким старцем, Николай Гумилев выступил в защиту музыкантов. Расстрелять его не решились - все-таки всемирно известный поэт... Слава богу, он сам скончался в 1970 году, за год до смерти Победителя. Но юноша читал что-то из раннего, и Карел Ярсович успокоился.

Ах, иначе в былые года

Колдовала земля с небесами,

Дива дивные зрелись тогда,

Чуда чудные делались сами...

Позабыв Золотую Орду,

Пестрый грохот равнины китайской,

Змей крылатый в пустынном саду

Часто прятался полночью майской.

Юноша читал хорошо. Карела Ярсовича до слез пробрало, когда Змей, похитив красавицу, вещал:

"Я красавиц таких, лебедей

С белизною такою молочной,

Не встречал никогда и нигде,

Ни в заморской стране, ни в восточной.

Но еще ни одна не была

Во дворце моем пышном, в Лагоре:

Умирают в пути, и тела

Я бросаю в Каспийское море..."

"До чего хорошо! - думалось Карелу Ярсовичу.- Господи, до чего же хорошо сказано!"- Ей богу, он готов был заплакать.

И тут на сцену и впрямь выплыли лебеди: настоящие, белые, по-лебединому кричащие, и вода в круглом пруду вроде была настоящей, а кругом закружились в волшебном танце белоногие и белогрудые красавицы, не стесняющие себя излишней одеждой. Смотреть на них было хорошо. Карел Ярсович никогда не любил балета, да и, в сущности, никогда не видел его по-настоящему. Но это был БАЛЕТ. Хотелось еще и еще смотреть на эту совершенную грацию, забыть обо всем, отдаться душой и глазами таинству танца, и переживать глубоко-глубоко в сердце, как первое увлечение юности, каждое движение гибкой руки, каждый жест выточенной ножки.

Между тем за столиком мэра неожиданно появился еще один человек. Перед ним тотчас возник бокал, и он, налив вина, поглядывал на Карела Ярсовича и потягивал себе из бокала, ожидая, когда мэр очнется от чар.

Музыка кончилась. Балерины растаяли в воздухе вместе с прудом и лебедями, на сцене показался скрипач. Он нес скрипку поразительно длинными руками, и когда заиграл, все узнали знаменитые каприччио. Это был Паганини. Поняв, наконец, что происходит нечто сверхъестественное, мэр беспомощно оглянулся вокруг и встретился с добродушным взглядом сидящего напротив незнакомца.

- Простите, Карел Ярсович, я не хотел мешать искусству. Моя фамилия Аркебузов. Георгий Васильевич. Это я пригласил Вас сюда.

- Очень приятно...- начал было мэр, но Аркебузов жестом остановил его.

- Не нужно. Вам не очень приятно. Будем честны друг с другом, тем более, что беседа нам с Вами предстоит сугубо деловая.

Карел Ярсович что-то пробормотал.