Рождение подвига - [8]
КОМАНДИРСКИЙ ХАРАКТЕР
Все было необычным на этот раз в обороне. Получив сведения о больших танковых колоннах, командир дивизии Лавренов долго раздумывал над тем, как ему обмануть врага, как задержать на переправе, чтобы успеть отвести дивизию до подхода главных сил немецких танковых войск. Он решил создать видимость обороны на широком фронте и попытаться увлечь немцев в узкую горловину, туда, где Дон делал петлю, образуя полуостров. А на его заросшем восточном берегу поставить на прямую наводку и замаскировать всю имеющуюся в дивизии артиллерию. И когда немецкие танки войдут в этот огневой мешок, ударить по ним с двух сторон фланкирующим огнем орудий и сорвать переправу. Пока они придут в себя и подтянут новые силы, дивизия будет далеко от излучины и сумеет подготовить новый оборонительный рубеж.
Никогда Лавренов так не волновался, принимая решение. Но все подсказывало ему, что он должен поступить только так.
Когда первые лучи солнца высветили небо, немецкие бомбардировщики большими стаями прошли на восток. И вскоре придонскую степь оглушил нарастающий гул и лязг гусениц. Темные квадратные коробки танков появились на горизонте, будто на высоте обозначилось село, ранее скрытое туманом. Они шли осторожно, не торопясь и не стреляя.
А спустя полчаса огненные разрывы вспыхнули на берегу Дона. Артиллерия открыла огонь по немецким танкам. Все перемешалось на земле, все втянулось в стремительный водоворот боя.
Комиссар дивизии Сизов смотрел в бинокль. Мелькали напряженные, беспокойные, а порой и растерянные лица командиров и бойцов.
Лавренова он увидел внезапно, когда комдив поднял голову из-за бруствера. Лицо его было спокойным. Казалось, что все происходящее вокруг него — и нарастающие разрывы, и мечущиеся по полю боя люди — нисколько его не интересовали и весь он сосредоточен на чем-то главном. Вот к нему подбежал раненный в голову командир полка Шульженко. По лицу его струился грязный пот.
— Нас обошли немецкие танки. Мы прижаты к переправе. Первый и второй батальоны отрезаны. Третий переправился за Дон без приказа…
Он беспомощно развел руками.
Лавренов стоял, по-прежнему наблюдая за полем боя. Казалось, он не слушал сейчас Шульженко, поглощенный тем, что творилось теперь впереди. Но вот губы Лавренова чуть вздрогнули, он как бы невзначай сказал:
— Приведите себя в порядок, подполковник! У вас на лице грязь.
Командир полка торопливо достал носовой платок и вытер лицо. Лавренов так и не взглянул на него, продолжая наблюдать за полем боя.
— Закуривайте, — сказал он и протянул портсигар. — Возьмите себя в руки.
Шульженко взял папиросу дрожащими пальцами, прикурил и сделал несколько жадных затяжек.
Лавренов оторвал бинокль от глаз и сказал твердо, будто кладя на цемент тяжелые, как кирпичи, слова.
— Приказываю, товарищ подполковник, взять роту автоматчиков и пробраться к отрезанным батальонам. За Дон без моего приказа полку не отходить. Третий батальон направить в мой резерв.
Шульженко вдруг весь подобрался, одернул гимнастерку:
— Разрешите выполнять, товарищ полковник.
— Выполняйте.
Сизов стоял поодаль, смотрел то на Шульженко, то на Лавренова. Комдив, не отрываясь, глядел туда, где петля реки образовала горловину. Там оборонялся один из батальонов полка Шульженко, поддерживаемый батареей семидесятишестимиллиметровых дивизионных орудий.
Немецкие танки яростно атаковывали горловину, пытаясь смять наши подразделения, сбросить их в реку. Они хотели с ходу навести понтоны и форсировать Дон по кратчайшей прямой. В отличие от левого крутого берега, заросшего деревьями, правый, где оборонялись наши войска, имел удобные пологие спуски. Туда и устремились немецкие танки.
Вот они прорвали оборону в горловине. Сизов наблюдал, как на лице Лавренова появилась едва заметная улыбка и тотчас же исчезла, и оно снова стало хмурым и непроницаемым. «Чему он улыбнулся?»
— Неужели, Михаил Алексеевич, ты надеешься, что две наши батареи, поставленные на прямую наводку, способны задержать немцев?
Едва успел Сизов сказать это, как одновременно задымились первые три подбитых немецких танка.
— Сейчас, сейчас поглядишь, комиссар, — сказал Лавренов. — Пусть втянется их побольше в этот мешок, тут им покажут кузькину мать.
— Да что ты, Михаил Алексеевич? Разве…
Он не договорил. Немецкие танки подмяли одно наше орудие, продолжавшее вести неравный огневой поединок, затем другое, третье. И вот уже волна за волной танки врага вливаются в узкую горловину излучины Дона.
Лавренов поднял кверху ракетницу и дал сигнал. Тотчас с одной стороны излучины донскую степь огласил раскатистый гром и деревья заволоклись сизым, будто туман, дымом, низко стелющимся над водой. Это били наши орудия из засады, молчавшие и выжидавшие до поры до времени, били прямой наводкой. Два, три, пять немецких танков горели, остальные пятились отстреливаясь. Они отходили, мешая друг другу, и скучились, пытаясь поскорее проскочить горловину. Лавренов дал сигнал еще двумя ракетами. И вот уже с тыла открыли огонь наши орудия, в упор расстреливая танки с противоположного берега Дона. Немцы попали под перекрестный огонь артиллерии, расставленной по обоим берегам излучины. Бушевало и клокотало пламя, черный дым горевших танков закрыл плотной стеной горизонт, и уже невозможно было видеть, что делалось на полуострове.
