Рождение мечника - [5]

К утру раны зажили. Они вообще быстро заживали. Только почти выбитый зуб никак не желал зарастать, но лично мне было на это плевать. Я поднялся с кровати и встретился взглядом с пожилым мужчиной. Оказывается, он так и просидел возле меня всю ночь. Серые, водянистые глаза смотрели на меня как-то странно, пристально. Я впервые осознал, что они у него узкие. Гораздо уже, чем у других взрослых. Круглое лицо, с непонятными чертами и морщинками, сливалось в какую-то чужеродную маску.

Много позже я узнал, что сторож — японец. Бывший офицер Японской Императорской Квантунской армии, попавший в плен ещё во времена Второй Мировой войны. Не все они вернулись на родину. Некоторые считали, что после оккупации Японии и отказа Императора Хирохито от божественности своей власти, им просто некуда больше возвращаться. Зачем ехать на пепелище? Особенно, если это — пепелище духа?.. Да и их жизненная философия не позволяла возвращаться. Он проиграл войну. Самурай не может проиграть, и если это случилось — он должен совершить ритуальное самоубийство, сеппуку. И он бы её совершил, если бы не плен и не… гибель семьи от американской атомной бомбардировки Хиросимы. Для японца на первый план вышла личная месть. А как он мог отомстить врагу, который далеко, и который оккупировал его родину? Поддержать врага своего врага. Это было в духе восточной философии. Так он и служил по мере сил и возможностей Советскому Союзу — самому серьёзному врагу США на планете, а сеппуку отложил до того момента, когда его личная месть свершится.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросил японец.

— Леон, — тихо ответил я тогда, с любопытством заглядывая в эти глаза-щёлки.

— Это ведь ты побил в туалете тех старших?

— Да.

— Они отомстили?

— Я не скажу. Это только моё.

Жёлтое, посечённое морщинами лицо старика вдруг изменилось. Его расцветила открытая, от всего сердца, улыбка.

— Правильные слова, Леон! И не менее правильные дела. В тебе дух воина. Поверь старику. Но тебе нужно научиться жить с ним, научиться правильно использовать ярость, научиться сдерживать её, когда она вредна. Я помогу тебе.

В этот день я обрёл своего первого учителя. Японец был из какого-то древнего рода, он оказался знатоком самых разных японских техник боевых искусств. И старику удалось вдохнуть в меня этот дух, или, как говорил он сам, усмирить мой собственный. С тех пор боевые искусства стали для меня всем. Они позволили мне найти себя и заменили для меня общение с людьми. В общении просто пропала насущная необходимость. И даже последующие избиения со стороны старших я теперь переносил куда спокойней. Но было и ещё одно…

События вокруг драки через пять-шесть месяцев полностью устаканились. Все получили по заслугам. Старшие показательно поколотили меня пару раз. Я выловил их поодиночке и поколотил в ответ, но уже не столь показательно, просто из принципа. Для меня-мелкого было немыслимо простить такую несправедливость. Похоже, они тоже это понимали. Не умом — но нутром стайных зверят, каковыми мы все тогда были. На самом же деле они уже смирились, что сломить меня не смогут. Драки были лишь попыткой восстановить свой внешний, показной авторитет. Они его восстановили. Мне же внешний авторитет был безразличен. Меня интересовали лишь нужды моего собственного внутреннего зверя, которого надлежало накормить праведной местью. Так между нами вскоре наметился паритет. И так в моей жизни появилась Марина.

Марина… Одни только воспоминания о ней заставляли сердце колотиться чаще, а дыхание перехватывало навсегда засевшими внутри ощущениями. После той драки нас неудержимо тянуло друг к другу, и каждый из нас подспудно искал встречи. Мы иногда виделись, разговаривали, но возраст тогда был преградой для по-настоящему душевного общения — слишком разные интересы, слишком разные понятия о мире. Я решительно не понимал, почему девчонка так на меня временами смотрит. Словно удав на кролика. Или кролик на удава — роли тут были не совсем очевидны. Тем не менее, мы упорно «притирались» друг к другу.

Рядом с ней, взрослой, я сам старался вести себя, как взрослый. Благодаря занятиям с учителем, это мне давалось легче, чем было бы до того. Всё же бьющая через край энергия, эта спутница малолетства, плохо поддаётся усмирению. Без наставника — плохо. Так что спустя непродолжительное время мне удалось втянуться в «ритм» более взрослой жизни моей визави. А ещё я постарался разобраться в кипящих в среде старшаков страстях, и, опять же благодаря Марине, достиг в этом нешуточных успехов. Девочка же, в свою очередь, проявляла поистине ангельское терпение, прилагая титанические усилия, чтобы сгладить наши возрастные различия.

Я рос, она ждала. В какой-то момент мы стали очень близки, понимали друг друга с полуслова, старались по возможности оказаться рядом, нам стало интересно общество друг друга. Да, дети. Но в нашей детскости нарождалось нечто куда более взрослое, чем у многих великовозрастных деток, и в свои двадцать с лишним лет остающихся комнатными растениями.

Однако окончательно наши отношения вызрели спустя два с лишним года, когда мне исполнилось одиннадцать. Наша первая мимолётная встреча что-то сдвинула в моём организме. Я тогда не понимал, но почему-то то кровавое побоище и вид этой белокурой девчонки подстегнули процессы взросления. Или дело было не в той мимолётной встрече, а в нашем постоянном тесном душевном общении? Не знаю. Знаю одно: повзрослел я значительно раньше своих сверстников, и, без сомнения, в этом была заслуга одной белокурой девчонки.