Рождение государства. Московская Русь XV–XVI веков - [5]
Дело, однако, не только в более позднем оформлении государственных институтов Нового времени в странах Центральной, Восточной и Северной Европы по сравнению с Западом. В аграрных и слабо урбанизированных регионах модерное государство вырастало на другой материальной основе и в иных социальных условиях, чем в районах, где процветала торговля и существовали богатые города.
В 1918 году австрийский экономист Йозеф Шумпетер выдвинул идею постепенного перехода от средневекового «домениального государства» к характерному для Нового времени «налоговому государству». Речь шла о том, что поначалу европейские правители могли рассчитывать только на доходы от своих родовых владений (домена) и лишь потом основой государственных доходов стали налоги с населения. Некоторые исследователи считают схему Шумпетера чересчур упрощенной, но все же с определенными поправками она продолжает использоваться в современной научной литературе.
На богатом Западе короли, постоянно нуждавшиеся в деньгах, прибегали к займам у банкиров и ростовщиков, а также стали вводить прямые налоги, оправдываемые военными нуждами: во Франции постоянный налог (так называемая «талья») был введен в 1439 году, в разгар Столетней войны. К концу Средневековья регулярные налоги являлись основным источником доходов казны только в трех королевствах (Франции, Англии и Кастилии) и некоторых итальянских городах. Все остальные европейские государства оставались, по терминологии Шумпетера, домениальными, т. е. там правителям приходилось довольствоваться доходами с собственных земель. В ряде немецких княжеств переход к «налоговому государству» происходил в течение XVI века, но в Пруссии еще в конце 1770‐х годов почти половина доходов поступала из королевского домена. Дания оставалась «домениальным государством» по крайней мере до середины XVII века. В России огромный фонд государственных земель, считавшихся царской вотчиной, долгое время служил материальным фундаментом строительства армии и решения других важнейших задач. Лишь реформы конца XVII — начала XVIII века ознаменовали переход к созданию «налогового государства».
Нехватка денежных средств и важная роль земельных ресурсов в странах Центральной, Северной и Восточной Европы приводили к консервации здесь патриархальных и патримониальных (по-русски — «вотчинных») отношений. Поэтому вряд ли случайно установление крепостного права в Польше, Венгрии, Чехии, Восточной Германии, Дании, России.
Наконец, в политике патриархально-вотчинные отношения могли стать питательной почвой для абсолютизма и даже деспотизма — читатель вспомнил здесь, вероятно, об Иване Грозном, но нечто подобное самодержавию, только в более скромных масштабах, можно было найти в некоторых германских княжествах, владельцы которых распоряжались ими по собственному произволу.
Итак, мы выяснили некоторые «фамильные» черты модерного государства, которые, несмотря на ряд местных и региональных особенностей, были присущи и России интересующей нас эпохи. Теперь самое время от общей схемы перейти к конкретным событиям XV–XVI веков и проанализировать обстоятельства, при которых произошло рождение государства в Московской Руси.
Глава 1. Великое княжество Московское и его соседи в 1425 году
Хотя история непрерывна и любые периодизации условны, все же выбор отправной точки при рассмотрении какой-то проблемы имеет значение, ведь тем самым задаются рамки «оперативного поля», в котором исследователь ищет признаки интересующего его явления. В нашей литературе принято начинать разговор о формировании единого Русского государства, что называется, издалека — с начала XIV или даже с конца XIII века. В этом я вижу влияние давней историографической традиции, восходящей к Карамзину и Соловьеву, в которой монографическое изучение конкретной, хотя и очень большой проблемы — возникновения новой русской государственности — подменяется эпическим рассказом о нескольких веках отечественной истории. Многие ученые отдали дань этой традиции.
А между тем, даже если понимать образование государства в привычном смысле, как объединение Руси под властью Москвы, то и в этом случае нет оснований начинать с Ивана Калиты, не говоря уже о предыдущих московских князьях. Как отмечают современные исследователи, какая-то сознательная политика объединения русских земель вокруг Москвы или иного политического центра не наблюдается до конца XIV века. И уж тем более преждевременно говорить о формировании в ту эпоху структур управления, характерных для модерного государства.
Выбранная мной в качестве отправной точки дата — 1425 год — это год смерти великого князя Василия I, за которой последовала затяжная династическая война между князьями московского правящего дома, приведшая к большим переменам и в статусе великокняжеской власти, и в общей расстановке сил на Руси. Поэтому указанная дата, при всей ее условности, служит некой гранью, отделяющей период так называемой раздробленности от последующей эпохи рождения государства.
В начале XV века Русь сохраняла единство только в церковном отношении, будучи одной митрополией (киевской и всея Руси), подчинявшейся Константинопольскому патриархату. В политическом же плане она представляла собой сложный конгломерат земель, обладавших разной степенью автономии и входивших в разные государственные образования.

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Книга посвящена истории вхождения в состав России княжеств верхней Оки, Брянска, Смоленска и других земель, находившихся в конце XV — начале XVI в. на русско-литовском пограничье. В центре внимания автора — позиция местного населения (князей, бояр, горожан, православного духовенства), по-своему решавшего непростую задачу выбора между двумя противоборствующими державами — великими княжествами Московским и Литовским.Работа основана на широком круге источников, часть из которых впервые введена автором в научный оборот.

Книга посвящена важному эпизоду русско-литовских отношений — Стародубской войне 1534—1537 гг. Хотя она не принесла ни одной из сторон больших территориальных приобретений, но по напряжению сил и масштабу боевых действий в пограничье от Опочки на севере до Чернигова на юге нисколько не уступала иным кампаниям. Не сходясь в крупных полевых сражениях, армии ожесточенно штурмовали крепости, совершали глубокие рейды по территории противника: зимой 1535 г. русские почти дошли до Вильны.Особый интерес придает сохранность большого комплекса источников.

Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.

Новая искренность стала глобальным культурным феноменом вскоре после краха коммунистической системы. Ее влияние ощущается в литературе и журналистике, искусстве и дизайне, моде и кино, рекламе и архитектуре. В своей книге историк культуры Эллен Руттен прослеживает, как зарождается и проникает в общественную жизнь новая риторика прямого социального высказывания с характерным для нее сложным сочетанием предельной честности и иронической словесной игры. Анализируя этот мощный тренд, берущий истоки в позднесоветской России, автор поднимает важную тему трансформации идентичности в посткоммунистическом, постмодернистском и постдигитальном мире.

В книге рассматривается столетний период сибирской истории (1580–1680-е годы), когда хан Кучум, а затем его дети и внуки вели борьбу за возвращение власти над Сибирским ханством. Впервые подробно исследуются условия жизни хана и царевичей в степном изгнании, их коалиции с соседними правителями, прежде всего калмыцкими. Большое внимание уделено отношениям Кучума и Кучумовичей с их бывшими подданными — сибирскими татарами и башкирами. Описываются многолетние усилия московской дипломатии по переманиванию сибирских династов под власть русского «белого царя».

Предлагаемая читателю книга посвящена истории взаимоотношений Православной Церкви Чешских земель и Словакии с Русской Православной Церковью. При этом главное внимание уделено сложному и во многом ключевому периоду — первой половине XX века, который характеризуется двумя Мировыми войнами и установлением социалистического режима в Чехословакии. Именно в этот период зарождавшаяся Чехословацкая Православная Церковь имела наиболее тесные связи с Русским Православием, сначала с Российской Церковью, затем с русской церковной эмиграцией, и далее с Московским Патриархатом.

Н.Ф. Дубровин – историк, академик, генерал. Он занимает особое место среди военных историков второй половины XIX века. По существу, он не примкнул ни к одному из течений, определившихся в военно-исторической науке того времени. Круг интересов ученого был весьма обширен. Данный исторический труд автора рассказывает о событиях, произошедших в России в 1773–1774 годах и известных нам под названием «Пугачевщина». Дубровин изучил колоссальное количество материалов, хранящихся в архивах Петербурга и Москвы и документы из частных архивов.

В монографии рассматриваются произведения французских хронистов XIV в., в творчестве которых отразились взгляды различных социальных группировок. Автор исследует три основных направления во французской историографии XIV в., определяемых интересами дворянства, городского патрициата и крестьянско-плебейских масс. Исследование основано на хрониках, а также на обширном документальном материале, произведениях поэзии и т. д. В книгу включены многочисленные отрывки из наиболее крупных французских хроник.

Реформаторское наследие Петра Первого, как и сама его личность, до сих пор порождает ожесточенные споры в российском обществе. В XIX веке разногласия в оценке деятельности Петра во многом стали толчком к возникновению двух основных направлений идейной борьбы в русской интеллектуальной элите — западников и славянофилов. Евгений Анисимов решился на смелый шаг: представить на равных правах две точки зрения на историческую роль царя-реформатора. Книга написана в форме диалога, вернее — ожесточенных дебатов двух оппонентов: сторонника общеевропейского развития и сторонника «особого пути».

Почему все попытки модернизации и либерализации России за последние 160 лет заканчивались неудачей? Этот ключевой для нашей истории вопрос ставит в своей книге Михаил Давыдов. Чтобы попытаться на него ответить, автор предлагает обратиться ко второй половине XIX века – времени, когда, по его словам, Россия пыталась реализовать первую в своей истории антикапиталистическую утопию. Власть и часть общества соглашались, что в индустриальную эпоху можно быть «самобытной» великой державой, то есть влиять на судьбы мира, принципиально отвергая все, за счет чего конкуренты и противники добились процветания, и в первую очередь – общегражданский правовой строй и соответствующие права всех слоев населения.

Книга Александра Филюшкина посвящена масштабному столкновению на Балтии во второй половине XVI века с участием России, Ливонии, Швеции, Польши, Великого княжества Литовского, Дании, Священной Римской империи и Пруссии. Описываемые события стали началом долгой череды противостояний России и Европы, определивших характер международного общения последующих столетий. Именно в конце XVI века военной пропагандой были рождены многие штампы и мифы друг о друге, которые питали атмосферу взаимной неприязни и которые во многом живы до сих пор.

Самодержавие и политический сыск – два исторических института, теснейшим образом связанные друг с другом. Смысл сыска состоял прежде всего в защите монарха и подавлении не только политической оппозиции, но и малейших сомнений подданных в правомерности действий верховной власти. Все самодержцы и самодержицы XVIII века были причастны к политическому сыску: заводили дела, участвовали в допросах, выносили приговоры. В книге рассмотрена система государственных (политических) преступлений, эволюция органов политического сыска и сыскная практика: донос, арест, допрос, следствие, пытки, вынесение приговора, казнь или ссылка.