Рождение гения. Джон Кеннеди Тул - [2]

Таким образом подготовилась сцена для пламенной Мирны Минкофф из Бронкса, подружки Игнациуса Райлли. Год спустя, когда Рут вернулась в Новый Орлеан, Тул нашел себе работу в Университете Юго–Западной Луизианы в Лафайетте. Там–то и отыскал он человека, чьи странности позднее пересадит Игнациусу Райлли. Это был преподаватель английского языка Бобби Бёрн. На 10 лет старше Тула, но у них нашлось много общего. Бёрн тоже был урожденным ново–орлеанцем, ходил в ту же 14–ю школу и Университет Тулэйн. У Бёрна и Игнациуса райлли тоже много общего. Бёрн — большой человек и тоже не задумывается о том, чтобы выглядеть модно. «Я ношу то, что удобно, — говорит он. — Могу надеть зеленую рубашку и красные штаны, мне все равно.»

Когда Тул с ним познакомился, Бёрн обычно носил шапочку с козырьком и наушниками — вроде той, которую незавидно прославил Игнациус. Но, как отмечает Бёрн, его шапочка была красной, а не зеленой. «На самом деле, это была такая шапочка от дождя со стеганой подкладкой, — рассказывает он. — И я носил ее, только когда шел дождь. Кен же считал, что это потрясающе смешно.»

«Он присваивал то, что я говорил. Я мог сказать о ком–то, что он смешивает свою теологию с геометрией. И вот это попало в книгу.» И, как и Игнациус, Бёрн негодовал по поводу безвкусицы в кино и играл на лютне.

Но, разумеется, Бёрн зарабатывал себе на жизнь. Около 27 лет он преподавал английский в УЮЗЛ, пока не вышел на пенсию в 1985 году. Он — подлинный интеллектуал, а не паяц–пустолов. И, по иронии, Бёрн был одним из тех, к кому Тул обратится в последние мучительные недели своей жизни.

В 1961 году у здоровых молодых людей выбора в военной службе было мало. Если их призывали, они шли в армию — или нарушали закон. После года преподавания в университете, Тула призвали. Он отправился служить, но только после того, как они с Рут закончили свой роман. Рут вышла замуж за другого человека, а Тул поехал в Пуэрто–Рико, где получил задание — преподавать английский как второй язык говорившим только по–испански новобранцам. Ему удалось выбить себе частную квартиру, и в свободное время он писал свою книгу. Рукопись от отправил в издательство «Саймон энд Шустер» и получит ободряющий ответ от редактора по имени Роберт Готтлиб: тот предлагал лишь несколько поправок. Закончив служить, Тул вернулся к родителям и устроился учителем в Доминиканский Колледж Св. Мэри в нескольких кварталах от дома. Он считал дни до публикации книги. Но состояться ей было не суждено. Готтлиб требовал одну правку за другой, затем еще и еще, и в конце концов объявил, что, в конечном итоге, вообще не видит смысла в публикации работы. Тул был в отчаяньи.

Когда ему было еще 16 лет, он все лето потратил на свой первый роман «Неоновая Библия». Подал его на литературный конкурс и проиграл. Тул, как и многие, к кому успех приходит легко, поражение воспринял очень тяжело. Он убрал книгу подальше с глаз и никогда никому даже не показывал.

И вот теперь второй его роман, тот, что начнет его блистательную литературную карьеру, сначала безжалостно препарируется, а затем и отвергается вовсе. Другого издателя книге он уже не искал, не искал он и агента. Он засунул рукопись на верхушку старого гардероба в своей спальне. Можно обо всем этом забыть и начать работу над докторской диссертацией.

У доминиканцев его, как обычно, любили коллеги. Монахиня, работавшая с ним в то время, вспоминает его как человека любезного и остроумного, неизменно чарующего, всегда джентльмена. «Но юмор его — а он был очень насмешлив — скорее не доходил до его студенток. Особенно до первокурсниц. Они просто не понимали его. Одна даже спросила меня, уж не коммунист ли он.» Он намеренно держался отчужденно от тех, кому преподавал, — тактика мудрая для молодого человека, преподающего девушкам еще моложе себя, — и тем не менее, бывал с ними неизменно учтив.

Анне Миллер было лет 18–19, когда она училась у него в классе. «Он был так тих и педантичен, всегда при галстуке и пиджаке. Когда я много лет спустя прочла его книгу, меня поразило, что она такая смешная. Мы его с такой стороны совсем не знали.»

Очевидно, он многое держал в себе. Тельма Тул позднее обвинит в депрессии и последовавшем самоубийстве сына отказ печатать его книгу. Но, несмотря на то, что он это тщательно от матери скрывал, Тул уже в то время переживал симптомы душевного заболевания, ставшего причиной того, что он покончил с собой. Он ощущал, что его преследуют. Люди шпионили за ним, замышляли против него, даже читали его мысли с помощью электроники.

Доверялся он всего нескольким друзьям; ездил в Лафайетт обсудить что–то с Бобби Бёрном. Бёрн уверял его, что он фантазирует. «Он был параноиком. Там присутствовал мой младший брат, и нас обоих шокировало то, что говорил. Я говорил ему, что ему надо уехать из этого дома. Это нехорошо — жить с двумя пожилыми людьми. Это его угнетало.»

Разумеется, жизнь дома и отказ печатать книгу не улучшили его душевного состояния. Однако любой психолог мог бы рассказать Тулу, что его симптомы соответствуют как параноидной шизофрении, так и маниакальной депрессии — а оба эти заболевания возникают от химического дисбаланса в мозгу, а вовсе не от плохих поворотов судьбы. Бёрн вспоминает, что Тул в самом деле записывался на прием к психоаналитику, но не знает, поставили ему диагноз или нет.