Рождение цивилизации - [2]

Говоря сегодня, по истечении тысячелетий, о побудительных причинах, когда-то лежавших в основе такого рода строительства, мы в неявной форме занимаемся также и своеобразной реконструкцией психологического склада людей, живших за долгие века до Рождества Христова. Но занимаясь подобной реконструкцией мы обязаны постоянно помнить одно фундаментальнейшее обстоятельство, едва ли не курсивом прочерчиваемое всей писаной историей человечества. Я имею в виду во все времена демонстрировавшуюся всеми народами мира гранитную незыблемость менталитета двух категорий смертных: простого обывателя и управленца высшего разряда. Первый (здесь подразумеваются отнюдь не отдельные личности, но полная статистическая их совокупность) в меру веропослушен и лоялен по отношению к властям, но в принципе неспособен принести в жертву абстрактной – пусть даже самой возвышенной – идее благополучие своего дома. Второму (и здесь также говорится не о конкретных персонах, но о категории, объединяющей в себе не только царствовавших когда-то особ, но и всю высшую чиновническую иерархию) задолго до Никколо Макиавелли была известна вечная истина власти, гласящая, что повелителю разрешается приносить в жертву любые интересы любого отдельно взятого индивида, но недопустимо жертвовать сразу всеми подвластными ему.

Между тем, принимая анализируемую гипотезу, мы сразу же обнаруживаем черты, которые живописуют совершенно иную психологию, рисуют перед нами субъект какого-то иного, может быть, даже запредельного человеческому, разума.

Да, действительно, религиозная вера ко многому обязывает. Но ведь не только провозглашенная в Нагорной проповеди антитеза старой, ветхозаветной морали – ко многому обязывала христианина и тысячелетняя вера в неизбежность того Суда, на котором ему придется дать последний отчет за все содеянное («…только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд»). Между тем, можем ли мы утверждать, что именно новозаветная нравственность торжествовала в деяниях людей на протяжении истекших со времени земного служения Христа времен? Думается, что вряд ли кто решится на столь дерзкое умозаключение. Но ведь по отношению к тем из наших предшественников, тайна бытия которых не дает нам покоя вот уже шестое тысячелетие, мы делаем заключение именно такого порядка.

Для объяснения этого соприкасающегося с жертвенностью всеобщего самоотречения, которое демонстрируют нам исполинские постройки древних, требуется не просто вера, но тотальная вера народов, вера пламенная, фанатичная, вера, восходящая до абсолюта. Ведь растворение в духовной атмосфере общества даже небольшой доли религиозного скепсиса способно сделать невозможными такие лишенные всякого рационального смысла начинания. Отрицать же его наличие в древних цивилизациях трудно, если не сказать невозможно.

Задумаемся над такими красноречивыми фактами, как массовое разграбление гробниц.

Известно, что это занятие, сумевшее превратиться в род некоторого массового промысла, знакомо Египту уже со времен первых династий его верховных правителей. Археологические анналы хранят память о надругательствах, свершавшихся едва ли не немедленно после завершения погребальных церемоний. Раскопки же, проводившиеся в другом центре зарождения цивилизации – в Месопотамии, показывают, что некоторые царские гробницы были ограблены даже не искателями кладов сравнительно позднего времени, а самими могильщиками: так гробница шумерской царицы Шубад была ограблена ими еще до завершения погребальной церемонии. Истории Египта известны случаи, когда этим промыслом на протяжении многих столетий жили целые поселения. Уже первые его века знают примеры, когда недостойным этим занятием пятнали себя не только «профессиональные» грабители, но и высшие государственные чиновники, принцы крови и даже царствовавшие особы. И вот вопрос: сопрягается ли слепая пламенная вера в собственное благополучие в потусторонней вечной жизни с сознательным уничтожением здесь, на земле, последнего прибежища чужих «Ка»?

История Древнего Египта, подобно истории любой другой страны, знает примеры предательств и заговоров, времена смут и мятежей. Между тем, одним из основных элементов ортодоксального вероучения народа, оставившего нам величайшее из чудес света, являлась неколебимость социального статуса человека и в потусторонней жизни: повелевавший здесь, в этом мире, оставался повелителем и там, за чертой вечности. Перейдя в царство Осириса, человек мог только повысить свой земной статус. Но связуется ли пламенная вера в нерушимую справедливость там, где слагается земная кладь, с предательством и изменой здесь? Да даже и просто с банальными интригами против своих сегодняшних земных начальников?

Нет, отрицать наличие большой доли неверия в общественном сознании первых цивилизаций никак нельзя. Но если в самом воздухе разлит дух сомнения, то можно ли рассчитывать на граничащее с самоубийством жертвоприношение таких гигантских размеров?

Впрочем, обратимся и к другому аспекту поставленного выше вопроса. На первый взгляд, в самом деле может показаться, что противоречие между циклопическими масштабами строительства и явным отсутствием объединяющей всех какой-то всепоглощающей идеи легко покрывается козырной картой централизованного террора. Действительно, при наличии развитых институтов государственного принуждения вполне достаточными могут оказаться вера или убеждение одного властителя – кровь и железо способны довершить остальное.