Розалина снимает сливки - [15]

– И он будет по моему рецепту, – добавил Уилфред Хани, – поэтому я надеюсь, что вы будете особенно внимательны. Потому что, если все выйдет как надо, обещаю, это будет высший класс.

* * *

«Бланшируйте миндаль», – гласила первая строка хайку, которое служило инструкцией.

И вдруг Розалину захлестнула огромная волна нереальности происходящего. Какого черта она, собственно, тут делает? Каким образом докатилась до того, что вообразила, будто выпечка Данди-кейка перед камерами исправит ее жизнь? А сейчас, глядя на чайник и миску с орехами, отчетливо осознала, что это ничего не исправит.

Чуть меньше десяти лет назад она училась в одном из самых престижных университетов мира. И если бы продолжила учиться, то через три года стала бы квалифицированным неврологом, кардиологом или еще каким-нибудь впечатляющим специалистом. Спасала бы жизни или расширяла границы человеческих знаний. И у нее были бы заботы важнее, чем вопрос, как долго нужно бланшировать миндаль – две минуты или пять.

А в самом деле, бланшировка миндаля занимает две минуты или пять? Имеет ли это вообще какое-то значение?

Хуже всего было то, что она дошла до такого состояния сама. У нее были все преимущества. Превосходные школы. Состоятельные родители. Хорошие зубы и стопроцентное зрение на оба глаза. Но ничто из этого не компенсировало ее способность принимать поистине чудовищные решения.

В конце концов, она могла бы отреагировать на измену Лорен как взрослая женщина и простить ее, вместо того чтобы возвращаться к парню, который ей почти не нравился. Могла бы не забыть о презервативах. Даже после того, как решила оставить ребенка, могла бы позволить родителям ей помогать, как они того хотели, и вернуться в университет. Но нет, она настояла на том, чтобы самой воспитывать Амели. Присутствовать в жизни дочери. Дать ей такое детство, какого не было у Розалины. Вот только, если отмотать время назад, она была не в состоянии дать дочке и половины того, чего та заслуживала, и пыталась компенсировать это участием в реалити-шоу, которое прославилось в первую очередь тем, что однажды кто-то сел на чужой бисквит.

– Чем вы занимаетесь? – Колин Тримп был тут как тут, а также камера, оператор, звукооператор и микрофон.

– Сомневаюсь в мудрости каждого выбранного мною решения. – Черт. Она сказала это вслух?

Колин Тримп улыбнулся своей самой скупой улыбкой.

– Это мило. Но давайте запишем еще раз, как если бы вы не отвечали на вопрос.

– Не уверена что «сомневаюсь в мудрости каждого выбранного мною решения» звучит прекрасно на национальном телевидении.

– Не волнуйтесь. Конкурсанты постоянно произносят подобные реплики. Это помогает им выглядеть правдоподобно.

Розалина замешкалась, пытаясь понять, что хуже – то, что она подписалась сделать эту объективно бессмысленную вещь, или то, что пытается отказаться от объективно бессмысленной вещи, которую подписалась сделать.

– Итак, в данный момент, – сказала она, стараясь, чтобы ее слова были хотя бы немного похожи на шутку, – я пытаюсь решить, как долго бланшировать миндаль, и сомневаюсь в мудрости выбранного мною решения.

* * *

Они прервались на поздний обед, чтобы команда успела сделать гламурные снимки выпечки, которая, в некоторых случаях, выглядела не так уж гламурно. Розалина хотела догнать Алена, но его, Анвиту и еще нескольких участников увели на интервью. Из-за этого Розалина чувствовала себя как в первый день в школе, пытаясь самостоятельно сориентироваться в сырых сэндвич-роллах.

Сжимая в одной руке печального вида сыр и соленый огурец, она подошла к тележке с чаем и обнаружила, что стоит рядом с человеком, который, по-видимому, был вторым потрясающим красавчиком Анвиты – парнем с мужественными руками, чью обтягивающую футболку, по мнению Розалины, никак нельзя было назвать соблазнительной.

– Чайку, милая? – спросил он.

Боги, он из тех самых. И да, его руки говорили: «Мы такие благодаря честному труду», а ресницы были как у олененка. И да, его джинсы топорщились в тех местах, куда приличные девушки не должны смотреть. Но это закончится одним из двух вариантов: либо она скажет ему, чтобы он перестал называть ее «милой», и он начнет защищаться и заставит ее чувствовать себя дерьмово, либо не скажет и будет чувствовать себя дерьмово по собственной вине.

Выбрав тот сорт дерьма, при котором она хотя бы не устроит сцену, она стиснула зубы.

– Да. Спасибо.

– Вот, держи.

Он поднял большой серебряный кувшин, на который кто-то услужливо наклеил этикетку «Чай», и наклонил его над первой из двух чашек. Ничего не произошло. Он снова опустил его и попробовал надавить на верхнюю часть. Ничего.

– Вот черт.

– Иногда кнопку делают на ручке, – предположила Розалина.

Он пригляделся к кувшину.

– Чего я не понимаю, так это почему их не делают так, чтобы все они работали одинаково.

– Возможно, чтобы сделать нашу жизнь интереснее.

– Если мне захочется чего-то интересного, я послушаю радио. Сейчас я просто хочу выпить чертов чай.

– Может, снимешь крышку?

– Зная свою удачу, я ее сломаю. А потом придется идти к тому парню, Колину, и говорить: «Приятель, я кое-что у вас сломал, прости». А он такой: «О, это ужасно, Дженнифер расстроится». А я такой: «Друг, это не моя вина. Надо было сделать так, чтобы чайники работали одинаково».