Роза - [11]
— Мы охраняем частную жизнь наших постояльцев.
— Охраняете колючей проволокой. Это Граб, да? Я вижу, что права! Это Граб! Граб остановился здесь, да? Ну, признайтесь, что Граб у вас! Финкельштейн, эсэсовец, признавайся!
Управляющий встал.
— Вон, — сказал он. — Сейчас же убирайтесь вон. Немедленно.
— Не волнуйтесь, все в порядке. Я всегда держусь подальше. Граб мне не нужен. Хватит с меня всяких Грабов, можете не беспокоиться…
— Уходите, — сказал управляющий.
— Стыдно, — сказала Роза. — А еще Финкельштейн.
Просветленная, ликующая, очистившаяся, Роза прошагала мимо изумрудного блеска к освещенному навесу у выхода. «Отель Мари-Луиза» — зеленым неоном. Швейцар как британский адмирал, с золотыми галунами, низвергающимися с плеч. Они загнали ее в ловушку, чуть не поймали, но она сообразила, как вырваться. Надо кричать во весь голос, вопить. Так же она спасла Стеллу, когда ее загоняли на пароход в Палестину. Страха к евреям она не испытывала, иногда — это шло от матери, от отца — некоторое презрение. Тучи людей в Варшаве, отрезанные от величия настоящего мира. Окружение соответствующего рода. Перски и Финкельштейн. «Их» синагоги — с галереями для женщин. Примитив. Ее родной дом, ее воспитание — как она пала! Мерзкая народная сказка — про аристократку, превратившуюся в крохотного серого грызуна. Обломала зубы об отраву английского. Пустышки, вот они кто, ничего не знают. Ни о чем толком не думают. Стелла — та из принципа делает вид, что ни о чем не думает. Синяя полоска, колючая проволока, мужчины в объятиях мужчин… все, что было опасным, омерзительным, они сделали расхожим, пустяковым.
Потерялись. Потерялись. Нигде нету. Во всем Майами-Бич ни следа, на песке ни следа. Во всем диком, жарком, неоновом ночном городе — ни следа. В чьем-нибудь кармане.
Перски ее ждал. Сидел у стойки портье в рваном пластиковом кресле бурого цвета, нога на ногу, читал газету.
Увидел, что она вошла, и вскочил. Был только в рубашке и брюках, без галстука, без пиджака. По-свойски.
— Люблин Роза!
— Как вы здесь оказались? — спросила Роза.
— Где вы были весь вечер? Я уже несколько часов тут сижу.
— Я не говорила вам, где живу, — укорила его Роза.
— Я нашел в телефонной книге.
— У меня телефон отключен, я никого не знаю. Племянница — пишет, экономит на междугородных.
— Ну хорошо. Хотите правду? Я утром пошел за вами, вот и все. Просто прогулялся от своего дома. Крался за вами по улицам. Узнал, где вы живете, и вот я тут.
— Очень мило, — сказала Роза.
— Вам неприятно?
Она хотела сказать ему, что он под подозрением; пусть сначала покажет карманы пиджака. Честный соглядатай, преследующий женщин. Если не в пиджаке, значит, в брюках. Но сказать такое невозможно. Ее трусы у него в брюках. Вместо этого она сказала:
— Чего вы хотите?
— Свидания, — блеснул зубами он.
— Вы женатый человек.
— Женатый, да без жены.
— У вас есть жена.
— В некоторой степени. Она сумасшедшая.
— Я тоже сумасшедшая, — сказала Роза.
— Кто так сказал?
— Моя племянница.
— Откуда это знать чужому человеку?
— Племянница — не чужой человек.
— Мне родной сын чужой. Племянница — тем более. Идемте, у меня машина неподалеку. С кондиционером, прокатимся с ветерком.
— Вы не ребенок, я не ребенок, — сказала Роза.
— Мне вы этого не докажете, — сказал Перски.
— Я серьезный человек, — сказала Роза. — Не в моих правилах ездить куда глаза глядят.
— Кто сказал, куда глаза глядят? У меня есть на примете одно местечко. — Он задумался. — «Престарелые граждане». Отлично играют в безик.
— Меня это не интересует, — ответила Роза. — Мне ни к чему новые знакомства.
— Тогда в кино. Не любите новых фильмов, поищем старье. С Кларком Гейблом, Джин Харлоу[9].
— Меня это не интересует.
— Поедем на пляж. Как насчет прогулки по берегу?
— Уже погуляла, — сказала Роза.
— Когда же?
— Сегодня вечером. Только что.
— Одна?
— Я кое-что потеряла и ходила искать, — сказала Роза.
— Бедная Люблин, что же вы потеряли?
— Свою жизнь.
Она сказала напрямик — не постеснялась. Раз уж ее трусы пропали, нечего перед ним сдерживаться. Роза представила себе жизнь Перски, до чего же она, должно быть, банальна: пуговицы, всякая мелочь, и сам он такой же. Было ясно, что он принял ее за такую же, как он, пуговицу, уже потрепанную, немодную, закатившуюся во Флориду. Весь Майами-Бич — коробка с никчемными пуговицами.
— Это значит, что вы устали. Я вам вот что скажу, пригласите-ка меня наверх. На чашку чая. Мы с вами побеседуем. У меня в запасе еще несколько идей — завтра мы кое-куда поедем, и вам там понравится.
Чудесным образом ее комната была готова: прибрана, вычищена. Все было разобрано: можно было увидеть, где кончается кровать и начинается стол. Порой бывал такой кавардак — все в кучу. Судьба прибрала ее комнату вовремя — к приходу гостя. Она занялась чаем. Перски положил газету на стол, а сверху поставил промасленный бумажный пакет.
— Крендели! — провозгласил он. — Я купил их, чтобы поесть в машине, но тут очень мило, уютно. У вас уютная комната, Люблин.
— Тесно, — сказала Роза.
— У меня другой подход. Все можно описать как плохое и как хорошее. Выбираешь хорошее — и получается лучше.
