Роза на алтаре - [8]

С родителями отношения не сложились, возможно оттого, что она не была такой веселой и хорошенькой, как бы им хотелось. Шарлотта часами тихо играла в детской, и ей никто не мешал. На прогулки ее водила няня. А через несколько лет в доме появилась пухленькая розовощекая малышка, которой все восхищались, и в тот же год Шарлотту отправили в пансион. Вполне вероятно, что между этими двумя событиями не было особой связи, но Шарлотте так не показалось, и она долго не могла прийти в себя от обиды. Она выросла, так и не встретив ни одного близкого по духу человека, и сначала сильно страдала, после стала злиться и завидовать чужому счастью, затем сделалась равнодушной и в конце концов начала учиться наслаждаться одиночеством.

Это продолжалось до тех пор, пока Шарлотта не поняла, что на свете существует любовь, и тогда ей довелось испытать еще более сильные душевные муки.

Она ждала день за днем, сама не зная чего, какого-то чуда, словно нанизывая эти полные разочарований дни на невидимую нитку, а потом, когда их стало слишком много, они начали тянуть ее на дно беспросветной печали и тоски, точно камень утопленника.

Очнувшись от воспоминаний, Шарлотта прислушалась к голосу мужа. Поль был умен и добр, но она его не любила и часто думала о том, что была бы куда более счастлива с человеком, пусть менее образованным и порядочным, но с таким, который сумел бы зажечь в ее сердце яркое пламенное чувство. Поль мало интересовался ею как женщиной, он был увлечен чтением книг и изучением разного рода наук и относился к жене, скорее, как к другу. Шарлотта знала, что никогда не услышит от него ни комплиментов, ни нежных слов.

Шарлотта усмехнулась, подумав о том, что многие дамы ее круга, чьи мужья не отличались особой почтительностью и немилосердно тиранили своих жен, удивились бы, узнав, что она чувствует себя бесконечно несчастной только потому, что живет хотя и с благополучным во всех отношениях, но нелюбимым человеком.

– Быть может, стоит повременить с отъездом? – говорил в кабинете Поль. – Двадцать четвертого января опубликован указ о созыве Генеральных штатов. Тебе не кажется, что выборы способны изменить ситуацию?

– Ничуть. Разве что наступит непродолжительная отсрочка, – уверенно отвечал Максимилиан. – Предотвратить ничего нельзя, никто не понимает, что нам необходимо на самом деле. Все опять закончится спорами и битвой за власть.

– Ты считаешь, нам нужна конституционная монархия по проекту твоего любимого Монтескье?

– Нет, лучше парламентская республика.

– А что прикажешь делать с королевским правлением?

– Не знаю, но от монархии в ее теперешнем виде я бы отказался без особого сожаления, – ответил Максимилиан, и Поль тут же предостерегающе зашикал на него, в чем, впрочем, не было необходимости, потому что в те времена уже мало кто боялся открыто высказывать свои взгляды – так велика была царившая кругом смута.

– Нашему дворянству, – с горечью добавил Максимилиан, – мешает проклятая самоуверенность, спесь, отсутствие умения идти на уступки тем, кого они считают чернью. Мы упорно не желаем верить в то, что народ может в конце концов одержать победу. И когда мы это поймем, будет поздно. А между тем аристократия как раз и станет первейшей мишенью и для третьего сословия, и для простонародья. Буржуазия не преминет воспользоваться настроениями толпы. Ты же знаешь, как легко сделать фанатиков из голодных и несчастных! Да, что ни говори, Франции срочно нужна конституция и новый парламент! Монтескье был прав в одном: парламент защищает нас от вседозволенности с одной стороны и от диктатуры – с другой. Без него государство становится либо деспотическим, либо народным. Нельзя допустить ни того, ни другого!

– Да, – задумчиво промолвил Поль. – Но к власти в республике тоже могут прийти не те люди.

– Что же, – сказал Максимилиан, – к сожалению, ты прав. Потом он замолчал и приоткрыл тяжелую резную дверь, отделявшую приемную от гостиной.

По полу скользнула полоса света, и Шарлотта повернула голову.

– Твоя супруга у себя? – спросил приятеля Максимилиан. – Я хотел бы с нею поговорить. А потом вернусь к тебе.

– Конечно, пожалуйста, – ответил Поль и негромко окликнул: – Шарлотта!

Через мгновение Максимилиан появился в гостиной и шагнул вперед к стоявшей посреди комнаты молодой женщине.

– Мадам де Ла Реньер? Здравствуйте.

– Здравствуйте, – тихо отвечала она.

– Простите, Шарлотта, могу я с вами поговорить?

Она кивнула, пристально посмотрев ему в глаза, сейчас казавшиеся серо-синими, словно небо в сумеречный час.

– Это касается Элианы, вашей сестры, – добавил Максимилиан, и Шарлотта вздрогнула от неожиданности.

Она представила, как выглядит в его глазах: невзрачная женщина в накрахмаленном домашнем чепце, какие носят почтенные матери семейств, и плетеной шали на узких, угловатых, как у подростка, плечах. Да, она каждый сезон обновляла свой гардероб и читала журнал «Галерея мод», и регулярно приглашала к себе парикмахера, и умела пользоваться притираниями, но природа дала ей так мало обаяния и красоты, что от всех этих стараний почти не было пользы.

Между тем Максимилиан вынул из кармана белый конверт.