Роза и червь (с илл.) - [161]

Стадо грязных овец, принадлежащее кадию Ахмадабадскому, щипало жухлую траву на склоне пригорка. Пожилой чабан Рашид, тоже собственность кадия, сидел на вершине пригорка, глядел на Волгу и слушал радио – здесь, на вершине, приём был лучше, чем внизу.

– … В эфире «Голос Эмирата». Сегодня 7 сафара 1917 года, эльдарабадское время 10 часов, и с вами в студии Рафик Закиров. Основные новости к этому часу. Его величество эмир…

Новости не интересовали чабана. Он переключился на второй из двух разрешённых каналов, «Радио Идель».

– … Концерт по вашим письмам. Следующая песня звучит для коллектива работниц 15-й помидорной плантации Самарского агрохолдинга имени принца Ибрагима. Дважды лауреат премии «Золотой голос Иделистана», почётная наложница его величества Шахзада Бикбаева исполняет песню «Твои глаза как месяц ясный»…

Рашид удовлетворённо кивнул. Под сладкозвучное пение он неспешно раскурил косяк и растянулся на старой кошме, созерцая безоблачное полуденное небо над степью…

– Шайтан! – выругался чабан и резко хлопнул себя по выбритому затылку, чуть выше рабского ошейника.

Его укусила муха.

Летний день был свеж и прохладен. Ветер гнал по небу лёгкие рваные облака. Их тени скользили по зелёной, небрежно постриженной лужайке, накрывая то вазон с цветами, то поле для мини-гольфа, то старые покосившиеся качели.

Невдалеке, за лужайкой и деревьями, темнел флигель усадьбы генерала Беляева – наследственного генерал-губернатора Нижгородской земли. С другой стороны парк расступался, открывая неоглядный вид на зелёные луга и золотые поля. Над избами большого села – триста семей трудообязанных – высились церковь и зерноток, вокруг стелились поля и огороды, и так до самой Волги, а за Волгой тонула в палевой дымке бесконечная пустыня. Высоко над облаками чертил инверсионную полосу шаттл.

Катя Беляева лениво покачивалась на качелях – маленькая, рыжая, угловатая девочка-подросток в голубом летнем платьице. Рядом стоял, прислонившись к опоре качелей, её брат Николай – курчавый молодой человек с едва пробивающимися усиками, в белом костюме для тенниса – и ел из миски малину.

– Две недели осталось, – сказала Катя обречённо. – Конец каникулам. Ненавижу пансион. Возьму и сбегу.

Николай снисходительно хмыкнул.

– И почему же? – осведомился он и протянул сестре горсть малины. – Затравили?

– Чему нас учат? – не слушая, риторически вопросила Катя. – Закон Божий, домоводство да рукоделие. На что, на что я трачу лучшие годы жизни? В твоей строевой подготовке и то больше пользы – хоть осанку вырабатывает. Ах да, ещё русский язык! Классический литературный русский язык, на кой он вообще нужен? Перед прислугой секретничать? Мы живём в средневековье, – сделала она неожиданное заключение. – Ненавижу эту страну!

– Неудача в личной жизни? – поинтересовался Николай, приглаживая усики.

– Вы пошляк, юнкер. Двадцать пятый век на дворе. Люди живут на Марсе и Венере, а у нас что? Феодализм! Каменный век!

Николай пожал плечами.

– Что плохого в феодализме, когда ты феодал?

– А я не хочу жить в обществе второго сорта. Это оскорбляет моё достоинство. Это, если хочешь, уязвляет мою феодальную гордость!

Николай приоткрыл рот с таким выражением, будто хотел сказать очередную гадость, но сдержался.

– Слушай, а чего конкретно тебе не хватает, Кейт? – спросил он серьёзно. – Осточертел пансион, понимаю. Ну так ещё годик, и свобода. Выйдешь за какого-нибудь генерала, желательно лет за сто двадцать и бездетного, и будешь иметь всё что хочешь. Доступ в Солнет – да пожалуйста. Вирты – хоть каждый день. Что такое есть у них, чего нет у нас?

– Ты не понимаешь, Никки, – вздохнула Катя. – И не поймёшь. – Со стороны дома донёсся гонг, и она встала. – Закончим этот разговор. Никуда я, конечно, не сбегу, я же послушная девочка. И трусиха. Идём полдничать.

Брат молча поставил на качели опустевшую миску и пошёл следом.

Через несколько шагов он встал как вкопанный и резко хлопнул себя по лбу.

Но муха успела улететь.

Ахмад Второй из династии Эльдаридов, великий эмир Иделистана, меч веры, столп праведности, отец народа, академик, поэт, спортсмен и богослов, вкушал послеполуденный отдых.

Густобородый, пышноусый пожилой мужчина с мягким благородным лицом, ухоженным до почти кукольной розовой гладкости, он лежал в ванне, расслабленно запрокинув голову на яшмовый бортик. Борода плавала в покрытой розовыми лепестками воде. На противоположном бортике покоились его ступни. Над ступнями склонились две голые пятнадцатилетние рабыни и, приоткрыв рты от усердия, делали господину педикюр. Третья обмахивала опахалом его голову.

«Нужно что-то новое, – озабоченно думал эмир. – Нельзя же всё время сидеть в воде – испортится кожа, а химия толком не работает. Почему проклятые космики до сих не могут ничего придумать?»

В просторном банном зале было прохладно – в самый раз для жаркого летнего дня. Солнце светило только из мелких окошек под куполом. Купол, прославленный на весь Иделистан, был украшен мозаичным портретом эмира. Его спиралью обвивала длинная полоса мозаики, изображавшей, как процессия счастливых сынов и дочерей Эмирата несёт возлюбленному властелину свои дары. Восседавший на престоле мозаичный эмир благосклонно смотрел, как хлеборобы несут ему снопы, рыболовы – осетров, чабаны – барашков, ткачи – рулоны холста, водорослеводы – канистры биотоплива, торговцы – мешки денег, факихи – тома законов, деятели искусств – мольберты и партитуры, а впереди всех воины кидают к его ногам вражеские знамёна и связанных пленников. На мозаике играли отблески солнца от колеблющейся воды.