Роялистская заговорщица - [26]

– В дорогу, – скомандовал сержант, который спешил избавиться от этих хлопот.

Четырех пленников окружили солдаты. Случай разделил их на группы: впереди шли Лорис и Марсель, за ними два ряда солдат и затем Картам и Жан Шен. Полицейские следовали за ними.

Выступили. Пока все это совершалось, разразилась гроза; шел теплый, мелкий дождь.

– Куда вы нас ведете? – спросил Лорис сержанта.

– В Консьержери.

– Далеко?

– Не более получаса ходьбы.

Пленники так и шлепали по лужам.

– Смею ли я вам предложить руку? – спросил Лорис Марсель.

– Не знаю, принять ли мне ваше предложение, – ответила смеясь Марсель. – Ведь вы из наших врагов.

– Который защищал вас не хуже лучшего друга.

– И дважды в один день, – прибавила она, опираясь на его руку.

– Вы промокли, – заметил он.

Он снял с себя плащ и накинул его на плечи Марсель.

Она не противилась.

Они шли рядом; она опиралась на его руку: она была так легка.

Оба молчали.

Свежесть ночи понемногу успокоила и отрезвила молодого человека; сознание действительности вернулось к нему. С самого начала этого вечера ему казалось, что он живет в каком-то фантастическом мире.

Только теперь он понял, что он, виконт Жорж де Лорис, за полночь шел пешком по улицам Парижа, окруженный солдатами, под конвоем полицейских, что он был арестован среди якобинцев, которых защищал со всей отвагой.

Он был причастен к заговору, целью которого было торжество республики над королем, над всеми принципами, ярым защитником которых он был.

Как могло все это случиться? Он с трудом собрался с мыслями. Но у него сжималось сердце от боли.

Действительно, он начал с роли шпиона. Как могла мадам де Люсьен, – Регина, которая была половиной его души, его совести, – как могла она вовлечь его в интригу, которая возмущала его.

И это отвращение, презрение в себе усилилось, превратилось в острую боль, когда он вспомнил, что в ту минуту, когда в эту залу проникли полицейские, их начальник, негодяй, предатель, подлец, поклонился ей, приказав ее пропустить.

Значит, правда! Значит, Регина выдала полиции тайну этого собрания! Когда она вела туда Лориса, она знала, что эти люди будут арестованы. Нет! Быть этого не может! Как бы ни была мадам Люсьен во власти тех страстей, которые царили в ее душе, быть не может, чтобы она ни во что не ставила тех требований чести, какие он, Лорис, привык уважать.

Борьба! Пусть будет так! Но с открытым лицом, с обнаженной грудью, со шпагой в руке, открытую борьбу я понимаю, но эти скрытые козни, эти предательские хитрости!

И он чувствовал на своей руке маленькую ручку Марсели, которая, быть может, думала, что он выдал ее вместе со всеми ее близкими!

Но она казалась такой доверчивой, так же доверчивы были и все те, которые не оттолкнули его, которые не отнеслись, как к оскорблению, к его общему с ними участию в борьбе и аресту.

Говоря правду, Лорис не мог решительно разобраться во всех этих событиях, они казались ему до того противоречивыми, точно все они были плодом горячечного бреда.

Он до того был поглощен всеми этими мыслями, что совсем не заметил дороги; он с грустью увидел, что перед ним раскрылись двери и что он четвертым вошел в грязную комнату, подошел к деревянной решетке, за которой сидел господин, безобразный с виду, который, уткнув нос в протокол, бормотал вопросы.

Спрашивались имена, фамилии.

Картам проговорил своим звучным голосом:

– Мы отвечать не намерены. Тебя это не касается. Те, кто нас арестовал, должны знать, кого они арестовали.

Жан Шен настаивал:

– Раз вы не знаете наших имен, значит, против нас не сделано никаких заявлений. И тогда наш арест незаконный. Я протестую.

– Хорошо. «Отказались отвечать», – записал господин. – Мне безразлично. Ну а вы что скажете, малютка? – обратился он к Марсель.

– Скажу, что вы невежа, – ответила она, гордо выпрямляясь.

– Прекрасно, – повторил он. – Якобинцы и якобинки – всех вас в один мешок.

Затем он с насмешкой обратился к Лорису.

– Что касается вас, гражданин…

Он нарочно сделал ударение на слове, вышедшем из употребления.

Лорис прервал его резко:

– Милостивый государь, мое ими – виконт Жорж де Лорис, и я предупреждаю вас, что если не сегодня, то в первый день моей свадьбы я расплачусь с вами палкой за ваши дерзости.

У виконта был весьма внушительный вид, и чиновник, который умел различать людей, приподнял на него свои вооруженные очками глаза.

– Вы сказали, виконт…

– Де Лорис… И даже если бы я не был дворянином, я все-таки не позволил бы вам выражаться как извозчику.

На этот раз чиновник вскочил, он колебался между сохранением достоинства своей профессии и благоразумием.

– Я ничего вам не сказал обидного, – заметил он. – Неужели оскорбление назвать кого-нибудь гражданином.

Во всякое другое время Лорис принял бы это за величайшее оскорбление, но он был уже не тот.

– Довольно разговоров, – сказал он. – Исполняйте вашу обязанность, и только вашу обязанность, но предупреждаю вас, что я рассчитаюсь с вами за вашу грубость и за себя, и за моих друзей.

Он оглянулся.

– А где же, – спросил он, – поставщик тюрьм, которому я имел удовольствие дать пощечину моей шпагой?

– Не знаю, о ком вы говорите, – ответил полицейский. – Мне некогда с вами разговаривать.