Роуэн и букшахи - [6]

Молчание затянулось. Потрескивали дрова. Роуэн чувствовал легкое головокружение.

Наконец Шеба нетерпеливо пошевелилась.

— Мальчишка, как ты смеешь играть со мной в эти игры! — начала она. — Или ты так и не понял, что я могу раскусить тебя как орех?

Роуэн хранил молчание, и старуха презрительно фыркнула:

— Или ты сам поверил тем небылицам, что о тебе рассказывают? Дурачок! Если бы не я, ты бы так и остался ничтожеством! Без меня ты никто и всегда был только орудием в моих руках! Ты лишь следовал моим указаниям!

— Да, это так, Шеба, — поспешно подтвердил Роуэн, хотя в его голове промелькнула мысль, что Мудрейшая слегка погрешила против истины.

— Лжец! — послышался свистящий шепот.

Сердце Роуэна сжалось: он понял, что колдунья прочитала его мысли. Мальчик начал было что-то бормотать в свое оправдание, но старуха лишь злобно плюнула в огонь.

— Соглашаешься со мной, льстишь мне, а сам не веришь в то, что говоришь. Думаешь, я глупа? — осведомилась Шеба. — Да ты не лучше других! Такой же тупой и неблагодарный! Строишь козни за моей спиной? Покажу я вам!

В голосе Шебы слышалась угроза. Роуэн осмелился спросить:

— А… а завтра утром ты ведь уйдешь вместе со всеми?

— Нет, — отрезала колдунья. — Я останусь здесь. Я не котомка и не сума, чтобы меня волокли на себе спотыкающиеся уроды. А теперь помолчи, пастух Роуэн. Я позвала тебя не затем, чтобы слушать твою болтовню, а для того, чтобы кое-что тебе сообщить. Соберись с мыслями — если, конечно, в твоей пустой голове хоть что-нибудь есть — и слушай.

Что-то бормоча себе под нос, старуха откинулась в кресле, схватившись крючковатыми пальцами за горло. Она смежила веки, и глаза ее превратились в тусклые щели. У Роуэна сердце готово было выскочить из груди. Монотонный голос Шебы то переходил в шепот, то превращался в крик, то приближался, то вновь удалялся. Мальчик не понимал ни слова.

Роуэн шагнул вперед, но жар очага — или это был жар, исходивший от самой колдуньи? — опалил его, и он чуть не задохнулся. Жар не давал пошевелиться, он держал его, как невидимая паутина, не позволяя двинуться с места. Роуэн бился, сжатый в пылающих объятиях, и чувствовал, что кожа его горит, кровь кипит, а кости плавятся.

Вдруг он ясно услышал слова Шебы — они проникали в его сознание, вливались в него на алых волнах раскаленного воздуха. Роуэн скорее увидел эти слова, чем услышал их. Да, он увидел эти слова — они светились, как угли, и отпечатывались в его сознании.

Животные мудрые знают пути,

И следом за ними должны вы пойти.

Один будет грезить, другой — рыдать,

Третий — сражаться, четвертый — летать.

Все четверо вместе пойдете туда,

Чтоб стать добычей огня и льда.

Но нет у вас к жизни другого пути —

Так просто от голода вам не уйти.

В ужаснейшем этом сраженье, поверьте,

Найдете свой путь вы меж жизнью и смертью.

Голос Шебы стих, но стихотворение продолжало звучать в голове Роуэна. Он инстинктивно сделал шаг назад, пытаясь освободиться от жаркого дурмана.

Веки Шебы чуть заметно дрогнули. Старуха выглядела усталой, лицо ее осунулось.

— Ну что? — еле слышно спросила она.

— Я… я не все п-п-понял, — заикаясь, ответил Роуэн.

— Это уж меня не касается, — отрезала колдунья. — Я сообщила тебе все, что следовало. Однако мне предстоит сделать кое-что еще. И я сделаю это, хоть и знаю, что не получу в ответ ни слова благодарности.

— Шеба, ты… — запротестовал Роуэн, но старуха нетерпеливо замахала на него руками.

— Молчи! — скомандовала она. — Я трачу на тебя свое драгоценное время и тепло своего очага. А уж сколько я на тебя потратила сил!..

Старуха тяжело вздохнула, потом вдруг быстро заговорила, и в голосе ее не чувствовалось ни малейшей досады. В первый раз она обращалась к Роуэну как к равному.

— Мне больше нечем тебе помочь, хранитель букшахов. — Голос колдуньи был хриплым. — Одно я знаю твердо: лишь ты в состоянии сделать то, что сделать нужно. И я могу тебе сказать: все, что ты сделал раньше, было лишь подготовкой к тому, что тебе надлежит совершить теперь. Вот держи… это все, что я могу тебе дать.

Старуха положила ладонь на грудь: она пыталась нащупать что-то, что было спрятано под ветхой шалью. Найдя наконец, Шеба поднесла странный предмет к свету, и Роуэн узнал старинный медальон, который колдунья вручила ему, когда он отправлялся в страну зибаков. Медальон был на том же самом обтрепанном шелковом шнурке.

Роуэн с изумлением смотрел на талисман. Он совсем забыл о нем. К тому же он никак не мог припомнить, чтобы по возвращении в деревню отдавал его Шебе.

Мудрейшая развязала шнурок и протянула медальон мальчику.

— Возьми его и носи, — прошептала она. — Когда узнаешь, что это, станешь таким, как я.

Роуэн медлил. Ему почему-то не хотелось брать талисман. Но, вопреки его воле, руки сами потянулись к медальону, и не успел он даже понять, что происходит, как пальцы уже завязывали на шее шнурок. Медальон оказался неожиданно тяжелым — тяжелее, чем раньше. Он как будто гнул Роуэна к земле.

Шеба снова уселась в кресло. Казалось, тяжкое бремя спало с ее души.

— Вот… я сделала все, что нужно, — еле слышно пробормотала она. — Теперь ступай от меня. Мне и Уносу нужно больше тепла, ведь мы должны взять от огня все, что он может нам дать.