Роуэн и букшахи - [19]

Было видно, что старухе не так легко признаваться в собственной слабости, но ни один мускул не дрогнул на ее лице — оно было будто высечено из камня.

Норрис приподнялся на стуле.

— Я пойду с Роуэном, — сказал он.

Ланн сжала губы.

— Ты не сможешь, — спустя какое-то время произнесла она.

— Нет, смогу, — возразил Норрис. Он обернулся к Роуэну — тот покачал головой, но Норрис настаивал на своем: — Даже и не думай, дружище, уйти втихаря. Я поползу следом. Что бы ни случилось, мы всегда будем вместе.

Роуэн услышал тихий голос Шаран:

— И я пойду с тобой.

— Нет! — крикнул Роуэн. — Норрис, скажи ей…

Но Норрис смотрел в сторону, не произнося ни слова.

Роуэн глянул на них и задумался. Как он мог им отказать?

— Успокойся, — сказала Ланн. — Ты, Норрис и Шаран — ведь вас только трое.

Роуэну вспомнилось зловещее пророчество Шебы. Видения поплыли перед глазами, подобно расписанным шелкам, что дрожали, раздуваемые ветром.

Вот трое бредут по снежной пустыне, а четвертый, невидимый, наблюдает за ними. Трое прячутся в пещере, и снова тень четвертого где-то рядом.

Один будет грезить…

Мальчика била дрожь.

— Троих достаточно, — буркнул он.

— Откуда ты знаешь, что достаточно? — недоверчиво спросил Норрис.

Роуэн не знал, что ответить. Мысленно он проклинал себя за то, что проговорился.

«Когда узнаешь, что это, станешь таким, как я».

Перед ним вновь возникло лицо Шебы. Он вспомнил ее злобную ухмылку и отвратительное хихиканье. Слюна собиралась в углах старухиного рта, когда она, склонившись над очагом, от которого исходил горьковато-терпкий запах, бормотала свои страшные заговоры. Жители деревни боялись Мудрейшей и не любили ее.

Нет, Роуэн не хочет быть таким, как эта отвратительная старуха. Да, он может предсказывать будущее, но пророческий дар, которым наградила его Шеба, подобен позорному клейму. Роуэн понимал, что провидческий дар придется скрывать, что никому не следует рассказывать о своих чудесных видениях. Если вдруг кто-нибудь узнает о них… Роуэн тут же представил себе, как в презрительной ухмылке исказится лицо Ланн. Нет, ни за что… Ведь даже его друзья Норрис и Шаран отвернутся от него, охваченные суеверным ужасом.

— Троих, — повторил Роуэн, — троих, должно быть, хватит.

— А как ты думаешь, куда пошли букшахи? — хрипло спросила Ланн.

Все четверо вместе пойдете туда,

Чтоб стать добычей огня и льда.

Роуэн закусил губу.

— Я полагаю, к Горе, — ответил он наконец. — И нам следует отправиться туда же.

9. Сундук с резной крышкой

Сборы заняли не слишком много времени. Роуэн, Шаран и Норрис быстро упаковали одежду, еду, факелы, веревки и масло. Все уже было сложено, и оставалось только ждать рассвета. Роуэн понимал, что нет смысла пускаться в путь ночью, но все-таки беспокоился, ведь выпавший снег мог замести следы букшахов.

Ланн, дежурившая у постели Бронден (плотничиха так и не пришла в сознание), велела всем отправляться спать, но ее послушался только Норрис. С необыкновенной беззаботностью, которой так не хватало Роуэну, он лег и через минуту уже храпел.

Шаран отправилась в угол комнаты, туда, где была ее постель. Там Ланн не могла видеть девочку, и она, устроившись у подрамника, снова взялась за кисть.

Роуэн не мог заснуть. Он то и дело выбегал на улицу посмотреть, не замело ли следы букшахов. К счастью, ночью не было снегопада и следы животных оставались свежими.

Наконец стало светать. Когда Роуэн вышел за порог, он почувствовал, что с наступлением утра совсем не потеплело. На улице стоял лютый мороз, и по сравнению со вчерашним днем сильно похолодало.

Скрипнула дверь. Роуэн вздрогнул и обернулся. На пороге с фонарем в руке стояла старуха Ланн. Морщины на ее лице превратились в темные впадины — ночь, проведенная у постели Бронден, давала о себе знать.

— Вам скоро выходить, — сказала Ланн. Ее дыхание превращалось в пар. — Прежде чем вы уйдете, я хотела бы кое-что взять у себя дома. Я была бы рада, Роуэн, если бы ты мне помог.

Роуэн кивнул, и они вышли на улицу. У мальчика к горлу подступили слезы: он впервые задумался о том, что Ланн и Бронден в пустой деревне останутся одни. Калека и старуха… Почти без еды, почти без надежды на спасение.

— Как Бронден? — спросил он.

— Она так и не пошевелилась с тех пор, как мы внесли ее в дом, — грустно сказала Ланн. — Я дотронулась до нее — она совсем холодная. А ведь мы устроили ее у очага и завернули в одеяла. Сейчас с ней осталась Шаран.

— Ланн, я прошу у тебя прощения… — начал было Роуэн, но старуха, предостерегающе подняв руку, не дала ему договорить.

— Хранитель букшахов, ты делаешь то, что должен, — сказала она. — А мы с Бронден покоряемся воле судьбы. Больше здесь не о чем говорить.

Они подошли к дому, где до наступления холодов жила Ланн. Она ввела его внутрь. В доме пахло сандаловым деревом и выдубленной кожей. Мебели в комнатах почти не было.

Ланн оглядела кухню. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, но рука непроизвольно опустилась на спинку кресла, что стояло перед очагом.

Роуэн подумал: «Раньше она, наверное, в мире и спокойствии коротала здесь вечера, пока чудовищное бедствие не постигло наш край. Пока…»

— Ланн, Шеба проложила дорогу. Наши родные смогут дойти до побережья раньше, чем мы предполагали, — вдруг выпалил он. — Часть вернется — Джон мне обещал. Они спасут вас, принесут еды и масла…