Ростов под тенью свастики - [55]

А. ЛЕНКОВА. Многое из того, что происходило тогда, позже некоторые выдавали совсем в других красках.

В середине шестидесятых годов «Вечерка» стала печатать повесть горьковского журналиста: «Ее звали Лида». О горьковской учительнице русского языка и литературы, которая учит ребят писать сочинения на тему героизма. А они, школьники, в том числе и собственные сыновья, не знают, что и она сама героиня. Все происходило в Ростове. Когда вошли немцы, эта отважная девушка разорвала телефонный провод, нарушила связь, что-то еще там натворила. А я тогда печаталась в этой газете, и ко мне пришли люди, живущие на пятом этаже нашего дома. С возмущением они стали рассказывать, как было на самом деле. А было так: знойным июльским днем, когда наши войска уже оставили эту часть города, а немцы в нее еще не вступили, обитатели маленьких домиков, то ли на Театральной, то ли на Доломановском бросились по магазинам. 15-летний Славка и его дружки катили головки сыра, бочонки с вином. Как рассказывала мне Славкина мать, Лида напилась и вышла на улицу. Увидели они спину немца, тянущего провод. А когда он удалился, Славкина мать подняла провод с земли, попробовала на изгиб и говорит: «Хорошо на него белье вешать». Пьяная Лидка: «За чем дело стало?». И отмотала ей с десяток метров. Когда немцы обнаружили порыв связи, подкатили к дому пушку и дали пару выстрелов по этому двору. После одного из них повалилась стена. Ею придавило 12-летнюю Дину Преснову, а мать ее убило. Так вот рассказ бабы Дуни, матери Славки дополнила мне эта самая Дина, которая жила со мной на одной лестничной площадке. Она тоже возмущалась тем, как из Лидки сделали героиню. Отец этой самой Лиды был белым офицером и всего скорее был репрессирован. Когда пришли немцы, она повесила его портрет в белогвардейском мундире. Завела дружбу с немецкими офицерами, разъезжала с ними на легковых машинах, кутила напропалую. Когда же осиротевшая по ее милости Дина приходила к ней попросить кусок хлеба, немец пугал ее пистолетом, а Лидка хохотала. Я рассказала об этом в редакции и повесть печатать дальше не стали.

Н. КОРОЛЕВА. Через некоторое время как немцы пришли, нам предложили сделать какие-то прививки. Ходили по квартирам и говорили об этом. Прихожу я в ближайший пункт, там полно народу. Сидит врач в белом халате, медицинские инструменты… А люди, которые народ собирают, то выходят из комнаты, то заходят. Все толкаются, а подходить не решаются. Я была смелая. Приблизилась к столу. А врач мне тихонькой говорит: «Уходите отсюда!». Я попятилась — и ходу оттуда. Что потом там было, не знаю. Но говорили, что одни заболели после этих уколов, другие умерли.

Л. ГРИГОРЬЯН. Началась обычная страшноватая жизнь. Мне-то что — 11 лет — возраст бесстрашия. Я ходил совершенно спокойно по городу с ребятами. Воровали тогда в городе по-черному. У многих было ощущение, что это навсегда. Потом появилась всякая шваль и нечисть. Чтобы завладеть квартирами, имуществом соседей, вырывали людей мгновенно. И невероятно просто. Донос — и все.

В. ГАЛУСТЯН. К нам пришел староста Попов. Он сказал, что у нас будет на постое румынский командир. Мы очень испугались, особенно мама боялась за меня. Она им и говорит: «У нас в доме есть две пустые квартиры, отремонтированные». Староста же отвечает: «Офицеру нужно, чтобы его обслуживали».

Мне было 15 лет, но я еще была дура. Я и выпалила, конечно румынского офицера нужно поставить на квартиру к семье советского командира. А у меня отец был капитаном Красной Армии. Мама совсем перепугалась от того, что я так съязвила.

Через несколько дней этот офицер пришел. Он очень тепло отреагировал на меня. Погладил по голове и сказал, что девочка, мол, слишком худенькая, ей нужно хорошо питаться. Маму он назвал «добрая пани». И ушел.

А потом заявились румынские солдаты и говорят, что командование не доверяет хозяевам русских квартир жизнь офицеров и их будут размещать в специальном общежитии. И взяли у нас кровать. Мы настолько обрадовались, что у нас не будет жить румын, что мама на радостях отдала и постель, да еще наволочку на подушке поменяла.

Но мы слишком рано обрадовались. К нам, поселили румынских солдат. Но они довольно хорошо относились и к нам, и к людям, живущим в нашем дворе. У себя на складе они воровали мясо, арбузы… Рассказывали о своих судьбах. Один, его звали Ионом, показывал железный крестик на пластмассовой основе и говорил: «Это мне невеста подарила перед уходом на фронт».

В. СЕМИНА-КОНОНЫХИНА. Рядом с нашим домом были огороды. Немцы поставили там орудие. Наверное, дальнобойное. Стоял страшный грохот. Была жара, немцы ходили в трусах, так у пушек в трусах и стояли. Пушка стреляла дня три.

На 2-й Кольцевой улице в Красном городе-саде, где мы жили, была школа. Немцы там разместились. Стали копать яму во дворе, забивать столбы. А мы бегали смотреть. Это они сделали туалет. И не стали его загораживать. Показывали абсолютное презрение к нам.

Е. СЕРОВ. У нас во дворе жила тетя Соня. Она была дикая кошатница. Ухитрилась и в оккупации содержать семь котов! Как-то самый наглый из них стащил у немцев кусок колбасы. И один немец бегал с пистолетом по двору, кричал на ломаном русском языке: «Где здесь один фрау и семь кашкау?».