Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - [12]

Важным элементом крестьянской реформы могла бы стать и ликвидация наиболее архаических форм общинного землевладения, тормозящих развитие национального хозяйства. «Если крестьяне какого-нибудь общества пожелают продолжать владение землей сообща, пусть составят договор о том, и пользование этой землей будет уже определяться из этого договора. Без договора, как теперь, по обычаю, общинное землевладение не должно быть более допустимо».

Общий стиль этого выступления напоминал речь мудрого сельского старосты и захватил внимание многих слушателей, почувствовавших в ораторе прекрасное знание предмета. Но, судя по стенограмме, немало нашлось и таких, кто старался перебить и остановить его криками «Довольно, довольно». Концовку своей речи Волконский явно сократил. Но расстроен, судя по всему, не был. Во-первых, главное он успел сказать, заронив многие сомнения в головы думского большинства, и в первую очередь здравомыслящих крестьян. А во-вторых, он знал, что в зале у него есть сильный союзник, который уже записался в очередь на выступление по аграрному вопросу.

Действительно, на следующий день, 19 мая, его активно поддержал саратовский депутат, бывший кадет Н.Н. Львов. После необходимых слов о том, что он, конечно, признает необходимость увеличения площади крестьянского землевладения и для достижения этой цели допускает отчуждение частновладельческой земли, один из самых блестящих ораторов первых российских парламентов перешел в наступление на предложенный от имени думского большинства проект аграрной реформы.

«Я самым решительным образом расхожусь с началами предлагаемой нам схемы аграрной реформы, – заявил Львов. – Я отвергаю ее, так как она направлена, по моему убеждению, не на поднятие благосостояния населения, а на осуществление абстрактной теории, не только не на пользу, а во вред крестьянству и общему благу страны». Так же как когда-то на земском совещании это сделал Н.С. Волконский, он назвал главной идеей кадетского проекта фактическую национализацию земли: «Правда, само слово не названо, но сущность ее проведена с известной последовательностью».

Завершилась эта речь чрезвычайно сильным пассажем: «Для того чтобы такой закон провести в жизнь, нужна страшная власть. В Петербурге вы должны создать огромную земельную канцелярию, которая измеряла бы, распределяла, переселяла из одного конца России в другой, изрезывала бы всю Россию на продовольственные квадраты. В каждом уголке для такой коренной ломки всего хозяйственного быта вы должны держать целый штат чиновников… Для таких задач, для такой ломки жизни вам нужна не Государственная дума, а диктатура, власть деспотическая! Бойтесь деспотизма, вашего собственного деспотизма, бойтесь самого худшего из них – деспотизма голых формул и отвлеченных построений!» «Аплодисментов» по окончании выступления Львова в стенографическом отчете не отмечено – слушатели, судя по всему, были потрясены.

Итак, влияние князя Н.С. Волконского на эволюцию идей Н.Н. Львова несомненно. Столь близкие по духу и аргументации выступления в Думе еще более сплотили их, хорошо знакомых со времен кружка «Беседа» и первых земских съездов. Теперь, в последние недели работы I Думы, Волконский вместе с Львовым (а также гр. П.А. Гейденом и М.А. Стаховичем) активно обсуждали планы создания самостоятельной партии, свободной как от левых предрассудков кадетизма, так и от проправительственных обязательств октябризма.

Свою принципиальную позицию по вопросу об аграрной реформе Николай Сергеевич еще раз подтвердил на думском заседании 5 июня 1906 года, когда подводились итоги общей дискуссии: «По моему мнению, во-первых, крестьяне должны получить землю в собственность, а не аренду… Я не задаюсь теориями. По-моему, этот вопрос гораздо легче решить на местах, чем приступать к общей формуле. (Редкие аплодисменты.)»

А на следующий день, 6 июня, при обсуждении проекта закона о гражданском равенстве, князь Волконский еще раз предельно точно определил свое кредо политика и депутата, сделав акцент на необходимости здравомыслия и практичности в законодательной работе: «Я никогда законодателем не был и дальше скромной деятельности в земских собраниях в этом отношении не шел, но и там, всякий раз, когда предлагались какие-нибудь меры, я находил, что надобно прежде всего сознательно отнестись к ней и не только оценить ее с точки зрения принципа, но и взглянуть на всю совокупность тех факторов, которые вызывают применение этого принципа на деле. Если мы желаем отменить какое-нибудь зло, нам надо, чтобы это зло представилось нам фактом, каким оно существует на деле».

Между тем недолгое существование I Думы подходило к концу. 19 июня левое большинство устроило обструкцию Главному военному прокурору, генерал-лейтенанту В.П. Павлову. Собственно, волнение в зале началось еще во время речи министра юстиции Щегловитова; шум еще более усилился, когда от имени морского министра выступал военно-морской прокурор Н.Г. Матвеенко. А когда председатель Думы С.А. Муромцев объявил было, что от имени военного министра выскажется Павлов, и тот направился к трибуне, поднялись такие свист и топот, что оратор вообще не смог говорить. Муромцев хладнокровно (и, как представляется, с полным пониманием настроений депутатов) прервал заседание на один час. После перерыва сравнительно гладко прошло выступление еще одного представителя правительства – заместителя Столыпина по Министерству внутренних дел А.А. Макарова… А потом представители радикальных фракций стали наперегонки записываться для выступлений «по порядку ведения». Обструкцию «кровавому палачу Павлову» постарались ярко обосновать и лидеры «трудовиков» Аникин и Аладьин, и видный социал-демократ Рамишвили, и кадет Винавер. Единственными, кто попытался призвать депутатов к корректности по отношению к представителям правительства, были граф Гейден и князь Волконский.