Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - [70]

Так на чьей же стороне истина? «Для существа нравственного, – заключает свои заметки Карамзин, – нет блага без свободы; но эту свободу дает не Государь, не Парламент, а каждый из нас самому себе, с помощью Божиею. Свободу мы должны завоевать в своем сердце миром совести и доверенностию к провидению!» Эта глубокая карамзинская формула в его фактически духовном завещании 1826 года о личной свободе, которую каждый человек может подарить «самому себе с помощью Божией», позволяет говорить о Карамзине как об одном из русских зачинателей «христианского либерализма» – учения не столько политического, сколько культуроцентричного.

Загадку уникальности Карамзина в нашей культуре, похоже, разгадал П.Я. Чаадаев, в письме А.И. Тургеневу (1838) писавший о том, что он «с каждым днем более и более научается чтить память Карамзина», который становится для него символом победы человеческого ума над «фанатизмом».

Итак, Н.М. Карамзин имеет самое прямое отношение к русской либеральной традиции. Однако как человек предельно честный (его жизнь и труды Пушкин назвал «подвигом честного человека»), Карамзин не мог не видеть легковесности многих современных ему liberalistes dujour (либералов «дежурных» или, по определению Ю.М. Лотмана, «скороспелых»)

– включая, кстати, и прекраснодушного прожектера-императора Александра I. С другой стороны, Карамзина, как и его прямого наследника

– Пушкина, смущала и пугала «толпа» в любых ее проявлениях: и непросвещенная «чернь», способная смести все достижения «свободных личностей»; и сонм придворных «сервилистов», «жадною толпой стоящих у трона» (Лермонтов); и, увы, его молодые современники из во многом взращенной им самим «либералистской партии».

Вспомним ироничное замечание Карамзина, брошенное им своему младшему другу и воспитаннику кн. П.А. Вяземскому о «либералах, которые нелиберальны даже в разговорах». Прав в очередной раз Ю.М. Лотман: «Карамзин презирал либеральные фразы и высоко ценил человеческое достоинство».

«Поменять шаткое своеволие на свободу верную…» Михаил Михайлович Сперанский

Ирина Худушина

Михаил Сперанский родился 1 января 1772 года в селе Черкутино Владимирской губернии в семье потомственных священнослужителей. В семь лет его отдали во Владимирскую семинарию, где по обычаю, существовавшему в духовном сословии, ему дали фамилию Сперанский (от латинского глагола sperare – «надеяться»). Когда в Петербурге была основана Главная семинария при Александро-Невском монастыре, куда направлялись «надежнейшие в благонравии, поведении и учении» семинаристы, Михаил Сперанский был переведен туда на казенное содержание.

С годами молодого семинариста все больше интересовали философия, право и политическая мысль Запада. Сперанский прочитал в подлинниках сочинения Вольтера, Дидро, Локка, Лейбница, Кондильяка, Канта и многих других популярных в ту пору авторов.

В то время Сперанский готовился к духовному поприщу. Вскоре его первые проповеди были замечены в Петербурге. Услышав некоторые из них, митрополит Санкт-Петербургский Гавриил был поражен их глубиной и логикой изложения. По его распоряжению Сперанского оставили в Главной семинарии преподавателем математики, физики и красноречия, а вскоре назначили преподавателем философии и префектом семинарии. Должность эта предполагала принятие монашества: митрополит понимал, что такие люди, как Сперанский, нужны церкви. Но Сперанский отказался: он мечтал уехать за границу, чтобы продолжить образование. Кто бы мог предположить, что пройдет всего два года – и Сперанский получит потомственное дворянство, а переменчивая Фортуна уже выбрала его своим любимцем.

Богатому екатерининскому вельможе, князю Алексею Борисовичу Куракину, понадобился домашний секретарь для ведения переписки. Выбор пал на Сперанского. На новом месте тот близко сошелся с прибывшим из Пруссии гувернером Брюкнером, отчаянным поклонником Вольтера. Они бесконечно беседовали о Западе и России. Комната гувернера стала тем местом, где идеи будущего реформатора впервые прозвучали вслух.

Взошедший вскоре на престол Павел I пожаловал Куракина, друга своей юности, в сенаторы, а потом и в генерал-прокуроры. На этом поприще Сперанский был ему необходим. Сановник легко договорился с митрополитом, и Сперанский навсегда оставил Петербургскую семинарию.

В декабре 1799 года двадцатисемилетний Сперанский уже был статским советником, а еще через полтора года – действительным статским советником. Биографы изумлялись, читая его формулярный список: всего за четыре с половиной года бедный попович из домашнего секретаря влиятельного вельможи достиг чина, соответствующего генеральскому званию.

К тому времени не только бедная юность была позади, но ушло навсегда и счастье: Сперанский овдовел. Юную англичанку, дочь пастора, поразившую его своей красотой, он встретил в 1798 году. Очень скоро двадцатишестилетний Михаил Сперанский и шестнадцатилетняя Елизавета обвенчались. Счастье их длилось всего одиннадцать месяцев. В сентябре 1799 года у Сперанского родилась дочь Елизавета, а у его жены после родов началась быстротечная чахотка. Вернувшись однажды со службы домой, Сперанский застал жену мертвой. Не помня себя от горя, он ушел из дома – только спустя много дней его нашли на одном из невских островов. Дочь вернула его к жизни; работа помогла забыться. Он так и не женился второй раз.