Российский крупный бизнес: первые 15 лет. Экономические хроники 1993-2008 гг. - [26]

Однако для этих стран в 1990-е гг. существовал и ряд обстоятельств противоположного свойства. Во-первых, это страх, что в Европу «не возьмут». Во-вторых, Россия здесь не воспринималась однозначно негативно. Поэтому собственная ситуация постоянно сравнивалась с российской и обсуждались возможные формы восстановления и укрепления связей с ней. В-третьих, для Грузии и особенно для Армении значимым фактором являлась близость исторического врага — Турции, защита от которого всегда приходила из России, а не из Европы.

В Центральной Азии и Азербайджане во второй половине ХХ в. идея собственной государственности, по нашему мнению, не была актуальна ни для населения, ни для элит. За процессом распада СССР они наблюдали абсолютно пассивно, и обретенная независимость была скорее не априорной ценностью, а вызовом. Открываемые ею возможности для правящей элиты надо было максимизировать, а опасности минимизировать. Сформировавшаяся в наиболее крупных из этих стран (Казахстан, Узбекистан и Азербайджан) модель — авторитарные политические режимы и достаточно активная рыночная трансформация — является результатом двух факторов. Во-первых, в них сохранилась система традиционных социальных отношений. Во-вторых, рыночная экономика и светский утилитаризм выступают минимальными условиями, при которых можно привлечь крупномасштабные западные инвестиции — безальтернативный ресурс развития для этих стран.

Для Белоруссии и Молдавии независимость также была нежданной и оказалась скорее проблемой, чем благом. Варианты адаптации к ней в этих странах были принципиально разными. В Молдавии — обеспечение демократических норм и рыночных «правил игры» при слабом государстве. В результате — надежда исключительно на иностранные инвестиции и фактический раздел страны по национальному признаку. В Белоруссии — авторитарный политический режим, сохранение оборонного сознания, ориентация на ведущую роль государства в экономике. В результате — сохранение социальной стабильности, не слишком глубокий экономический кризис и одновременно задержка на много лет реальной рыночной трансформации.

3.3 Оппортунистическая социально-экономическая политика российского государства

Описанная ситуация — катастрофический характер перехода и доминирование в нем спонтанных процессов — привела к тому, что сложившаяся в начале 1990-х гг. государственная и политическая система вплоть до конца десятилетия находилась под угрозой уничтожения со стороны внесистемной оппозиции. Поэтому на протяжении рассматриваемого периода главной целью федеральной власти было сохранение самой себя, т. е. прежде всего обеспечение собственной легитимности и недопущение социальных взрывов. Именно на это, а не на что-либо иное была направлена в основном и ее социально-экономическая политика. Важнейшую роль в достижении указанной цели сыграли выбранные принципы приватизации и способы работы с доставшимися в наследство от СССР социальными обязательствами.

Логика и технологии приватизации были направлены на решение трех взаимосвязанных задач:

? передача предприятий и иных активов тем, кто их уже реально контролировал, во избежание серьезных сбоев в текущем функционировании народного хозяйства, т. е. речь шла о формализации обыденного права собственности, сложившегося в период позднего СССР;

? минимизация остроты социальных конфликтов по поводу раздела и передела собственности;

? создание политической опоры власти в лице формируемого слоя собственников.

Все прочее — создание конкурентной среды, формирование эффективных собственников, привлечение стратегических инвесторов — если и не было чисто идеологическим прикрытием, то уж точно находилось на десятом по важности месте. Даже получение доходов от приватизации в бюджет не было до 1997 г. сколько-нибудь приоритетным.

Поставленные задачи в основном были выполнены. Но, во-первых, собственники в большинстве своем не могли открыто предъявить источники денег, на которые приобретались активы. И следовательно, оказались не только нелегитимными, но и слабо защищенными формально. А во-вторых, хотя ваучерный механизм и сыграл определенную анестезирующую роль, создав видимость широкого участия населения в процессе приватизации, но ее результаты отнюдь не соответствовали представлениям большинства граждан России о справедливости. Впоследствии это привело к тому, что ваучерная приватизация стала подаваться практически всеми политическими силами как наиболее яркий пример обмана населения. (На наш взгляд, нет никакого противоречия между тем, что приватизация происходила в соответствии с обыденным правом позднего СССР, и неприятием ее результатов обществом. Дело в том, что советское обыденное право как минимум с начала 1980-х гг. хотя и действовало, но справедливым не считалось.)

Опасения, что всем этим можно будет воспользоваться для передела собственности, послужили важнейшим стимулом к формированию у российского бизнеса тех черт, о которых мы упоминали ранее (непрозрачность, малый радиус доверия, стремление вступить в симбиотические отношения с некоторыми сильными фигурами в политике). А ни развитого фондового рынка, ни масштабного интереса со стороны иностранных институциональных инвесторов, которые могли бы сделать эти черты контрпродуктивными, тогда не существовало.