Российский колокол, 2015 № 7-8 - [49]

Немцы приехали

Дмитрии сидел на веранде и смотрел на дождь, который собирался в лужи во дворе.

«Надо будет канавку пропахать к дороге», – подумал он. В свои 80 лет он все еще любил, чтобы везде был порядок. Из комнаты раздался голос жены:

– Ну, ты завтракать будешь или нет?

– А что, твои сериалы уже закончились? – спросил Дмитрии.

– Закончились, закончились. Выходи из своего укрытия, – смеясь, ответила она.

Это началось у них еще с «Рабыни Изауры» – был такой мексиканский сериал. Дмитрии так усердно его комментировал, что они даже поссорились с женой по этому поводу. И с тех пор в доме действовало мирное соглашение: утром жена смотрит свои сериалы, а вечером Дмитрии – передачи, которые нравились ему.

Сразу после войны, демобилизовавшись, юные супруги Соболевы приехали в Калининград. Восстанавливали разрушенный город, потом работали в стройтресте, да так и осели здесь навсегда. Сколько им ни предлагали переселиться в новый дом, который трест построил для ветеранов, они так и не захотели оставить этот старенький домик на окраине города. Слишком много было связано с ним в их жизни. Здесь прошла вся их молодость, родился сын Митя. Отсюда к нему и ходить близко – кладбище совсем рядом с домом.

Митька – сын. Как он мечтал о сыне! Когда Ефросинья родила, вся бригада гуляла у них неделю. Но на работу ходили исправно.

Бригадиром он был строгим, за что и ценило начальство. «Фронтовая косточка», – говорили о нем товарищи. Да, солдатом он был хорошим. И наград у него много: медаль «За отвагу», орден Красной Звезды, медаль «За победу над Германией». У Ефросиньи – медалей не меньше, чем у мужа. Тоже воевала. А кому теперь эти награды нужны? Вот сосед, пьянчужка, свои продал на рынке, да еще и хвастать стал: мол, немало ему отстегнул покупатель. Дмитрии за это палкой его отходил. Так тот в милицию нажаловался. Участковый пришел, хотел протокол составить, а как узнал, в чем дело, – махнул рукой и ушел.

Митька – сын. Привезли из Афгана цинковый гроб, даже не открыли, чтобы попрощаться…

– Ты где? Опять витаешь в облаках? Посмотри в окно, вон к Никитиным опять их немцы пожаловали.

– А тебе что, Фрося, завидно, что ли? Они к себе на родину приезжают. Ты к себе на Смоленщину в прошлом году ездила?

– Ездила! Так у меня там могилки отца и матери, брата Коли. Должна я была перед смертью попрощаться с ними или нет?

– Эх, Фрося! А они к своим могилкам едут. А мы эти могилки с землей сравняли. Парк сделали, дети гуляют и не знают, что на костях аттракционы эти. Вон, на Гагарина, ресторан поставили у автобазы, а там, говорят, тоже кладбище было. Не по-людски как-то.

– Ну и иди целуйся с ними, жалостливый ты мой. Или забыл, кто тебе обе ноги прострелил?

Дмитрия резко вскочил из-за стола, кружка с чаем опрокинулась ему на брюки:

– Не смей! Не смей мне указывать. Я на фронте труса не праздновал. Война была. – Он закашлялся, замахал руками, хлопнул дверью и выскочил во двор.

Фрося села на стул, опустила руки на колени:

– Господи, опять поругались, и из-за кого, спрашивается, – из-за немцев. Эх, Митя, сынок, нет тебя с нами. Вот и ругаемся с отцом твоим по-пустому. Был бы ты живой, все по-другому было бы.

Она встала и открыла дверь в комнату сына. Митя смотрел на нее с фотографии, улыбался. Военная форма сидела на нем ладно. Мать вспомнила, какой он был счастливый, когда ему досрочно присвоили звание капитана. А через месяц отправили в Афганистан…

Детские крики и визг прервали ее воспоминания. Она подошла к окну. По лужам, которые разлил на дороге утренний дождик, носились соседские внуки. «Господи, ведь и у нас такие могли быть», – подумала Ефросинья. Она вышла во двор. Дмитрия сгонял воду из луж через прокопанную канаву на улицу.

– Ну не злись, слышишь, – обратилась к нему Ефросинья.

– А я не злюсь на тебя, Фрося. – Он поднял голову: – Ты видишь, что сорванцы творят? Ну, чертенята, влетит им сегодня от бабки.

Фрося присела на порог:

– А я бы их не ругала никогда.

– И я тоже, – ответил он. Опустив со вздохом голову, незаметно смахнув набежавшие слезы и чувствуя, что жена сейчас заплачет, грубовато, чтобы как-то отвлечь ее, сказал: – Ну, чего ты тут расселась, осень ведь. Заболеть хочешь? – и добавил мягче: – Иди, Фросюшка, в дом, не рви сердце.

Всю ночь лил дождь. Однако утром выглянуло осеннее солнышко. Оно заиграло блестящими зайчиками в лужах и окнах домов.

Старики еще с вечера решили пойти на кладбище. Фрося вышла в сад. Она аккуратно срезала десять красных астр. Капельки дождя переливались в ярких бутонах цветов.

– Господи, как слезинки, – сказала она. – А яблок сколько нападало. И куда их девать теперь? – выбрав два самых крупных, присела на скамейку под яблоней. Митина антоновка. Солдатикам своим любил носить в часть.

– Фрося, ты где? Мы идем или нет? – услышала она голос мужа. «Вот неугомонный», – подумала с нежностью.

На кладбище стояла особенная тишина, иногда нарушаемая чириканьем птиц или звуком проезжающих автомашин. Заботливо вырвав траву которая пробилась среди могильных плит, и разложив астры, они долго еще сидели молча, прижавшись друг к другу, на скамеечке и смотрели на обелиск, мысленно разговаривая с сыном, каждый о своем.