Российский колокол, 2015 № 1-2 - [93]

Беседу вела Валентина Сарма

Голоса провинции

Юлия Поселеннова

Поэт, писатель, публицист. Родилась и выросла в Смоленске. Писать начала еще в школе, но сознательно – только годам к двадцати. Прошла увлечение Иосифом Бродским и У.Х. Оденом. Пять лет работала журналистом в смоленских изданиях. Образование педагогическое: филфак Смоленского педагогического колледжа и высшее – филфак С мол ГУ.

Печаталась в журналах «Слова», «Смоленск», «Смоленская дорога», московские «День открытых окон», «Кольцо А», питерский «Вокзал». Является членом редсовета студии «Смоленская юность». Победитель IV поэтического слэма в Смоленске. Постоянный участник смоленских поэтических чтений.

Мужу

До тебя со мной были ночи без сна,

Снежные зимы и пара бутылок вина,

Красивые парни с сердцами из бересты,

И лишние килограммы, и выученные скрипты.

Но никого не было, такого, как ты.

До тебя я глотала пустырник и крепкий чай,

Мечтала о береге песчаном,

Лежа в постели с кем-то из men is men,

Считая каждое слово изменой,

Но ты будто создан из гранита и пены.

До тебя я знала руки, пальцы, предплечья,

Шрамы, наколки, увечья,

Стройные ноги, бицепсы, словно мяч,

Сильные мускулы, подкову сгибающие в калач,

Но никогда не чувствовала плеча.

До тебя я смотрела в жилку, бьющуюся у виска,

В щеку, которой не касалась слеза,

В шею, бедро, на волосы, черные, как зола.

Видела много добра и зла.

Но до тебя не видела любящие глаза.

«Календарь – генератор случайных чисел…»

Календарь – генератор случайных чисел.

Как ни глянь на него – не то время года.

Все не дождаться ни звонков, ни писем.

Все не та карта в колоде.

Даже пусть вероятность, случайность – облом,

Все равно календарь – все тот же рандом.

Как ни шагнешь – все колдобина или лужа.

Говорят – путь и должен быть тернист,

Говорят – воля горы крушит.

Значит, ты – мазохист.

Значит ты – пророк, или, что хуже – буддист.

Телефон подскажет число, год и месяц.

Куда? – не подскажет, это уже сам решай.

Все перетрется, все перемелется.

В прошлое канет и этот календарь.

Словно и не был, словно в воду глядел.

На дереве времени новый поспеет.

Смоленску

Будто камешек в воду, круги по больному металлу.

Путь не изведан, а именно данный,

Кем-то, кто, в воду камешек бросив,

Наделил мой город серебряной проседью.

Он и в каменных сопках, плющом увитых,

И в сердце трущобном из палеолита.

И, красуясь перед столичной пургою,

Он себя называет скромно изгоем.

Возможно, в красочном А-4-м альбоме

Он глянцево светит нездешней красою,

Он как будто завит, заламинирован

Осколками древними Древнего Рима.

Из окон пахнет духами и щами.

Пара бабулек торгует щавелем

Под аркой, помнящей Наполеона.

Коробейный звон, каждый раз как новый,

С глазами синими дикой кошки.

Я к твоим идеалам, родной, прикоснусь ладошками…

Пас-ха!

Наверно, мы здесь слишком зависли.

Обглоданы раны до самой берцовой,

Мы ждали конца оккупации жизни

С терпением образцовым.

Когда первый час уходил от сознанья,

Мы дышали авансом. Вспотевшие веки

Напоминали сгоревшее знамя

В шаге от Мекки.

Язык тяжелей, чем свинцовая гиря,

Когда твое тело лежало на мне.

Сказать, что с тобой мы друг друга любили,

Как ворон мел.

Последний на первом. Закольцевались

Обручи-руки. Свидетель порока,

Я б и с тобой, конечно, покаялась,

Да только проку?..

Здесь стены ушлые, спасибо зодчему,

Рукам умелым гореть в огне.

Запомни истину: не все то золото,

Что в говне.

Прощаем истину. С ней слишком грубо.

Она прощает. Дитя-пророк,

Фанфары, трубы. Народ, Бог умер!..

Да здравствует Бог!

Яблоки мандрагоры

В детстве, как только начали резаться коренные зубы и молоко нравиться, как продукт питания, Антон начал писать стихи. Неумелым детским почерком, коряво, будто яблоня в саду. Коряво и в плане формы, и в плане содержания. Что-то про ежика, который потерял детенышей, а потом оказалось, что эти огрызки пошли на речку. И перепугали папашу до инфаркта, если, конечно, у ежей бывает инфаркт. Должен быть, ведь сердечная мышца присутствует…

Подрастая, он научился смотреть на себя более критично. Сначала отказался от гуманоидных животных, затем общечеловеческих тем и наконец сузился до собственного эгоцентризма, в первый раз влюбившись и познав плотскую любовь. В общем, прошел все стадии взросления на этапе детства и юности.

Закончив институт, Антон пошел работать в библиотеку чтобы быть ближе к литературе. Но он был молод и амбициозен, поэтому решил, что свои сопливые (он их таковыми не рассматривал) опусы нужно пристроить в литературную газету.

Антон был из тех людей, что умеют стлать не мягко, но красиво. Кровать словно покрыта нежнейшим лебяжьим пухом сверху тончайшего шелка, а под всем этим великолепием – дешевое ДСП, без простыни и матраца. Но и это умение не помогло юному дарованию пробиться. Ложась на ДСП, невольно задумываешься, чего тебе не спалось в проверенных местах, поэтому редакторы литературных газет наперебой отказывали юному бумагомарателю. «Слишком смело», «Слишком консервативно», «Не прошло цензуру», «Слишком мягко»… Газетка под названием «Новь» взяла пару стихотворений Антона (видимо, ей было все равно, на чем спать). Одно из которых начиналось примерно так:

Ты мой Эдем, моя обитель,

Я твой несносный повелитель…