Россия во тьме - [27]

— Ич-ке-ри-я! Ич-ке-ри-я!

— Смерть русистам!

Большинство из тех, кто был на митинге — было уже не спасти. Это поколение родилось свободным, настолько же свободным, насколько свободны волки в горах. И впитали с молоком матерей единственный закон волков: баранов — можно. Если голоден — иди к селу и зарежь барана. И можно было сколько угодно говорить об особенностях Чечни и Кавказа в целом, но, в сущности, вопрос сводился к одному. Ты травоядный, или ты хищник?

А вокруг был город — город по имени Грозный. Кое-как восстановленный, с заложенными кирпичом дырами от снарядов, живущий — и не сдающийся. В нем не было больше ни улицы Льва Толстого, где жил Дудаев, ни улицы Чехова[48], где он работал — теперь часть улиц была названа в честь героев сопротивления русистам, как былых времен, так и нынешних (существовали улицы Басаева, Дудаева и Масхадова), часть — в честь абреков далекого прошлого, а часть — в честь героев ведущегося сейчас джихада (была улица Осамы бен Ладена, но Масхадов дальновидно распорядился переименовать). В городе больше никто не клал асфальт, не было нормального общественного транспорта — только частные Газели и ПАЗики, объезжающие колдобины. Что строилось — так это всякие кафешки, торговые центры и дорогие виллы. Народ жил бедно — и совсем не случайно на улице Масхадова около новых указателей — часто было написано нецензурное…

Народ жил бедно. Работы не было. Но как то жили. Гораздо лучше устроилось новое поколение — те уже в юном возрасте знали, чем они займутся. По селам возникали целые роды и улицы, специализирующиеся на том или ином виде криминального промысла. Были, например, села, где все взрослые мужчины были водителями и у каждого двора стоял Камаз, а то и не один. А что? Без налогов — цены получались куда конкурентоспособнее, особенно если подрабатывать контрабандой, а в обратный путь — брать похищенных. Кто-то выращивал коноплю, а рядом с городом существовало село, которое занималось производством синтетических наркотиков. Белый китаец[49] давно сменил прописку — хвала Аллаху, в Грозном существовало сильное химическое образование, ведь нужны были специалисты по нефти. Теперь химики зарабатывали на жизнь совсем другим. В горах — существовали целые фабрики по производству сигарет, открывали цеха — благо в горах хорошо растет табак, сигаретный цех можно разместить в бывшем колхозном ангаре, а прибыльность, с учетом того что табак большей частью свой, а акцизные марки левые, украинские — не меньше, чем на наркоте. В частности — все родственники Шамиля Басаева и он сам — зарабатывали на сигаретах, поскольку вокруг их родного села ничего кроме табака и не росло. Кто-то специализировался на похищениях людей кто-то — на нефти, имея заправки не только в Чечне, но и в России. Благо «самовар» в поле и мутная жидкость в трехлитровых банках — вчерашний день, серьезные люди собственные сети заправок имеют, а их бензин — от настоящего не отличить[50]. Кто-то тупо предоставлял людей для разборок, в том числе и русским. Было целое село, в котором все мужчины были… киллерами. Были кланы, занимающиеся контрабандой из Грузии… короче говоря, несмотря на общую нищету Чечне удавалось не только выживать, но и жить.

Правда, как и во многих других постсоветских республиках, к четвертьвековому юбилею независимости — социальная обстановка в Ичкерии была взрывоопасной. Связано это было с тем, что те пацаны, которые шли-шли к успеху, и, наконец, пришли — кто по бизнесовой части, кто по политической — на народ срать хотели. И скрывать это получалось все хуже и хуже — раньше, в 90-е — мерилом успеха была пригнанная из Владивостока подержанная японка, сейчас — 600-й Мерседес, а то и Майбах с кортежем. А у людей раньше хоть какая-то работа была, а сейчас — часто никакой не было. Так что, если бы не то, что сделали русисты — в республике запросто могла бы начаться гражданская война, Но теперь — все были вместе. Потому что под сомнение был поставлен главный закон жизни республики: баранов — можно. С этим были согласны все, а те, кто не был согласен — уехали или гнили в земле.

Собрались и корреспонденты — в Грозном не было ни одного официального корпункта (журналист — одна из лучших целей для похитителей), но стрингеров хватало. Они держались по краю пухнувшей как тесто в кадке толпы, залезали на крыши, пускали коптеры, выхватывали те драгоценные мгновения, которые пойдут в эфир, чтобы те, кто интересуется происходящим на постсоветском пространстве — могли понять, что происходит. Выхватывали мгновения, по которым опытный исследователь поймет, что происходило — как по капле, восстанавливают облик огромного океана.

Ступеньки бывшего здания обкома. Перед ним — люди, несмотря на тесноту на площади — расступились, дали место. Несколько десятков чеченских мужчин — исполняют зикр — воинственный танец кавказских горцев. С воинственными криками — они рысят друг за другом по кругу, а какой-то седобородый старик — машет палкой сбоку, как будто подгоняя бегущих. Среди бегущих тех, кто в форме — меньшинство; вон этот в синем китайском спортивном костюме, этот — несмотря на жару в шляпе и в кожаном пальто, а вон тот и вовсе — в брюках и белой рубашке. Но все они — в круге, каждый из них делает то же, что и другие, и ни один из них не остановится, пока не упадет от усталости. Они — народ. Чеченский народ, который не согнуть, не сломать.