Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра - [5]

.

Здесь нельзя не заметить определенных реминисценций с челобитной арестованного Бирона, в которой он, ссылаясь на свой печальный опыт, призывал правительницу не доверять Миниху, способному совершить новый переворот, поскольку «нрав графа фельдмаршала известен» и он «имеет великую амбицию, и притом десперат (неисправим. — Е. А.) и весьма интересоват»⁸. Поэтому, когда вконец раздосадованный Миних опрометчиво потребовал отставки, он ее получил даже без подачи формального прошения. Отстраненный от власти, Миних тем не менее по-прежнему бывал при дворе. Но для всех было очевидно, что его звезда как политического деятеля закатилась.

Началось самостоятельное правление Анны Леопольдовны, но по существу оно таковым не было. Правительница и ее супруг не отличались ни дарованиями, ни опытом в государственных делах, ни даже энергией. По свидетельству мемуаристов и дипломатов, Анна Леопольдовна не проявляла желания входить в дела, проводила большую часть дня в своей опочивальне, ходила небрежно одетой и непричесанной, была угрюмой и неряшливой. Современники отмечали ее необычайную привязанность к фрейлине Юлии Менгден. Приезд семьи Менгден в январе 1741 г. был самым большим праздником для правительницы, сразу сделавшей Юлии царский подарок — имение стоимостью 140 тыс. руб. Кроме того, Юлия получила часть богатств Бирона, в том числе несколько парадных кафтанов регента, с которых первая дама двора аккуратно спорола золотые и серебряные позументы и отправила их на переплавку. Фрейлина пользовалась большим влиянием на правительницу, доверявшую ей во всем, и могла бы достичь многого, если бы не была, по отзывам современников, так ленива и глупа. Будни во дворце проходили однообразно: половину дня правительница проводила в апартаментах Юлии Менгден, а по вечерам вместе с мужем, Юлией, Финчем или кем-либо еще засиживалась допоздна за картами.

Так случилось, что в начале 40-х годов XVIII в. на вершине власти огромного государства оказались бездарные, никчемные люди, далекие от интересов России, не знавшие и не понимавшие ни ее проблем, ни даже ее языка. После падения Бирона и отставки Миниха власть прибрал к своим рукам Андрей Иванович Остерман.

Переживший двух императоров и двух императриц, Остерман годами готовился к этому моменту. Обладая недюжинными способностями к интриге, он умел подставить под удар одних, навести подозрение на других, заговорить третьих так, что его жертвы не могли до конца понять, кто же их главный враг. Образцовой в этом смысле является интрига Остермана против А. Д. Меншикова, который не только не подозревал о его роли в своем свержении, но, отправляясь в ссылку, просил Остермана заступиться за него при дворе. Лицемерный и скрытный, Андрей Иванович мог часами говорить с посетителями, казалось бы, о деле и не произнести ни слова по существу, чем приводил в отчаяние дипломатов, ведших с Остерманом переговоры. Известным, ставшим притчей во языцех приемом Остермана была его мнимая внезапная болезнь в ответственные моменты. Вот какую любопытную зарисовку дает Финч: «Пока я говорил… граф казался чрезвычайно больным, чувствовал сильную тошноту. Это одна из уловок, разыгрываемых им всякий раз, когда он затруднен разговором и не находит ответа. Знающие его предоставляют ему продолжать дрянную игру, доводимую подчас до крайностей, и ведут свою речь далее; граф же, видя, что выдворить собеседника не удается, немедленно выздоравливает как ни в чем не бывало»⁹.

С отставкой Миниха наступил час Остермана, когда он, по словам составителя «допросных пунктов» 1742 г., забрал «всю главную диспозицию и власть в свои руки… и все дела производил по своей воле»¹⁰. В конце концов Остерман стал жертвой собственных интриг. Добившись почти единоличной власти, он впервые за свою карьеру вышел из тени кулис на политическую авансцену и при очередной смене декораций в результате переворота Елизаветы уже не смог на ней удержаться.

Обратимся теперь к героине следующих 20 лет русской истории и нашего повествования — Елизавете Петровне. У будущей императрицы не было оснований сильно роптать на свою судьбу — о таких людях, как Елизавета, говорят, что они родились под счастливой звездой. 18 декабря 1709 г., в день рождения Елизаветы, русская армия, победившая под Полтавой, торжественным маршем под звуки музыки и с развернутыми знаменами вступала в Москву. Получив радостную весть, Петр остановил шествие, и началось трехдневное празднество по случаю рождения ровесницы Полтавской виктории, нареченной редким тогда именем Елизавет.

Детство Елизаветы прошло в Москве и Петербурге, но о нем мало что известно. Можно с уверенностью сказать, что сестры (Анна родилась в 1708 г., Наталья — в 1718 г.) очень редко видели отца, участвовавшего в непрерывных походах. Когда к мужу уезжала Екатерина, дети переходили под опеку сестры Петра Натальи Алексеевны или семьи А. Д. Меншикова, который в каждом письме Петру сообщал: «Дорогие детки ваши, слава богу, здоровы». Первые упоминания Елизаветы в переписке Петра и Екатерины встречаются весной 1710 г. 1 мая Петр передает привет «четвертной лапушке» — таким было семейное прозвище Елизаветы, которая к этому времени ползала на четвереньках. Летом того же 1710 г. Петр совершает морские походы по Балтике на шняве «Лизетка». В последующие годы поклоны Петра «маленьким», «Лизетке» и ответные приветы «Аннушки, Лизеньки и Натальюшки» становятся все более частыми. Сохранились известия об участии Анны и Елизаветы в свадьбе своих родителей 9 февраля 1712 г. Английский посол Ч. Витворт сообщал, что дочери Петра были «ближними девицами» невесты-матери: «…одной было около пяти лет, а другой — три года; но так как эти царевны по причине слишком нежного возраста не могли переносить усталости, то они присутствовали короткое время и затем их место заняли две царские племянницы»