Россия — Украина: Как пишется история - [2]

Предложенный нами формат диалога предполагает, что эта дискуссия имеет академический характер. Она происходит не с целью утвердить свою точку зрения как истину в последней инстанции, но с целью услышать и понять мнение собеседника. Именно собеседника, а не оппонента. Такая дискуссия обеспечивает взаимное интеллектуальное обогащение, методологическую «разгерметизацию» обсуждаемых тем, усиливает эвристический потенциал ее участников. При этом академичность не означает полный «уход в кабинет», полный отказ от внимания к политически и идеологически релевантным аспектам той или иной темы. Более того, такая академичность как раз позволяет выйти на достаточно эффективный уровень научной деконструкции идеологически и политически обусловленных стереотипных исторических представлений.

Такой формат дискуссии не означает единомыслия, согласия по всем обсуждаемым проблемам; согласие существует в главном: мы пытаемся выйти за рамки конвенциональных интерпретаций и представлений национальных историографий, тех представлений, что возникли или утвердились в качестве доминирующих в результате воздействия идеологической и политической конъюнктуры в процессе построения «новых» постсоветских государств, в результате открытой, безудержной и часто бессовестной инструментализации истории. Интерпретационные и познавательные возможности национального нарратива, на наш взгляд, слишком ограниченны, предлагаемые в рамках национальных нарративов версии истории (в том числе национальной) крайне однобоки, слишком близки к интеллектуальной герметичности и эпистемологическому примитивизму.

Авторов этой книги связывают дружеские отношения, что, конечно, облегчало нашу дискуссию, обеспечивало столь ценный фон взаимного доверия и доброжелательности. Но мы полагаем, что интеллектуальное удовольствие, которое мы испытывали в ходе записи диалогов,— вещь вполне воспроизводимая, что российские и украинские историки могут говорить друг с другом на любые исторические темы с взаимной пользой и симпатией, если не становятся — добровольно или вынужденно — бойцами политико-исторических фронтов.

Для нас принципиально важно, что мы не придерживались какого-то заранее расписанного распределения ролей — каждый из нас считал себя вправе говорить критические вещи в адрес опыта с манипулированием историей и в своей собственной стране, и у соседей. Между прочим, и потому, что нам одинаково больно наблюдать это и у себя дома, и у соседа — ни один из нас не испытывает радости, если «у соседа корова сдохла».

В связи с этим стоит упомянуть, что начало было весьма символичным. Запись первого диалога сопровождалась неистребимым запахом угольной и торфяной гари — в январе 2009 г. Будапешт застилал густой смог: из-за очередного «газового» конфликта между Москвой и Киевом местные жители обогревались исторически проверенными средствами.

Наши беседы публиковались на сайте «Полит.ру» и, судя по комментариям, перепечаткам и даже переводу отдельных фрагментов на украинский, вызвали значительный читательский интерес как в России, так и в Украине. Собственно, реакция читателей и подвигла нас на то, чтобы издать данную книгу: нам хотелось зафиксировать некий уровень взаимопонимания и готовности говорить о серьезных вещах достаточно непринужденно и без оглядки на «эффект присутствия», обеспечить возможность обращения к нашему опыту других коллег.

Мы очень признательны веб-порталу «Полит.ру» и лично Борису Долгину, который организовал оперативную и качественную расшифровку этих бесед [2]. Мы благодарны ректору РГГУ Ефиму Иосифовичу Пивовару за содействие в издании книги.

Особая благодарность — фирме Ballantines за качественный продукт, способствовавший непринужденности бесед.

Россия: власть и история

Историческая политика последовательно разрушает пространство для общественной дискуссии внутри страны и в отношениях с соседями.

А. Миллер

Для обозначения связи профессиональной историографии и коллективной памяти с политикой используется целый ряд понятий. Их ассортимент варьирует от страны к стране [3], и это может быть предметом отдельного исследования. В России мы главным образом имеем дело с такими терминами, как «политизация истории» и «политика памяти». В последнее время все чаще используется термин «историческая политика». Отправной точкой для этой статьи, во второй части которой речь пойдет о ситуации в России, будет попытка определить различия в содержании этих понятий. Разумеется, такое разграничение — дело конвенции, и то, что следует далее, является попыткой такую конвенцию предложить.

Политизация истории — по сути, неизбежная и неизбывная вещь. Она начинается уже на индивидуальном уровне: в своих исследованиях всякий историк в большей или меньшей степени находится под влиянием современной ему общественной ситуации, собственных политических взглядов, а также национальной, религиозной, социальной идентификации. В определенном смысле эта связь является источником постоянного развития и обновления истории [4], потому что новое время и ситуация, равно как и личный опыт, каждый раз подталкивают историков к постановке новых вопросов. В той мере, в которой различные группы историков подвержены сходным воздействиям политических факторов, мы можем говорить о том, как политизация истории функционирует не только на индивидуальном, но и на групповом уровне. Речь идет, например, о контексте национальных историографий, который был определяющим для историков со времен Леопольда фон Ранке и во многом остается определяющим сегодня. Мы часто говорим также о делении историков по их политическим предпочтениям, которые оказывают влияние и на методологические подходы,— отсюда такие термины, как «либеральные историки», «консервативные историки», «историки-марксисты» и т. д.