Россия. Путь к возрождению (сборник) - [26]
Поистине только слепое и цельное принуждение (насилие!) порабощает и унижает человека. Напротив, духовный, свободно признанный авторитет воспитывает человека к свободе и силе. Автономия (самозаконность, свобода) и гетерономия (внешнее законополагание, социальный авторитет) не исключают друг друга, напротив, они духовно соединимы. Ибо с того момента, как человек своим внутренним свободным признанием приемлет, покрывает и наполняет гетерономный закон, несвобода исчезает и социальный авторитет входит в его жизнь в качестве дружественной и ценной опоры. Так обстоит во всех областях общественной жизни.
Итак, духовная свобода совсем не исключает социального авторитета, а последний имеет задачу – обращаться к внутренней свободе человека, взывать к ней, воспитывать её и укреплять её. Семя внутренней свободы должно пустить ростки, окрепнуть, выгнать ствол и стать расцветшей свободой, но заменить эту свободу нельзя ничем. Только тот, кто способен к самостоятельному пению, может войти полноправным певцом в поющий хор. Таково значение духовной личности. Внутренняя свобода есть первая и священная основа духовного характера. Внешняя же свобода нужна человеку для того, чтобы стать духовным центром, чтобы приобрести внутреннюю свободу. А внутренняя свобода есть не что иное, как живая духовность человека. И тот, кто это продумает и прочувствует, поймёт сразу, в чём значение долга и дисциплины, ибо и долг, и дисциплина, верно и глубоко понятые, суть лишь видоизменения внутренней свободы, которая добровольно приемлет эти внутренние связи и свободно определяет себя к внутренней и внешней связанности[37].
Если принять во внимание эти основоположения, то нашему умственному оку откроется верное понимание политической свободы.
Политическая свобода есть нечто драгоценное и ответственное, но именно постольку, поскольку за ней живёт и действует духовная, внутренняя свобода. Чтобы верно понести и использовать политическую свободу, необходимо понять, в чём её драгоценность и какую ответственность она возлагает на человека.
Политическая свобода есть разновидность внешней свободы: человеку предоставляется самостоятельно говорить, писать, выбирать, решать и подавать свой голос в делах общественного устроения. Его требования «не мешайте, не заставляйте, не запрещайте – я сам!..» удовлетворяются, но уже не только в вопросах его внутренней духовной жизни, а в вопросах общего и совместного устроения. Он объявляется полномочным соучастником, состроителем, сораспоряжающимся в этих делах. И уже не только ограждается его собственная внутренняя свобода, но ему самому предоставляется решать о других людях и об га свободе или несвободе, об их жизни и поведении.
И вот с самого начала ясно, что политическая свобода гораздо больше – и по объёму и по ответственности, – чем внешняя отрицательная свобода, ибо последняя даёт человеку права в его собственных внутренних делах, права над собою и своей душой, а политическая свобода даёт ему права и в чужих делах, права над другими. Это значит, что политическая свобода предполагает в человеке, которому она даётся, гораздо большую зрелость, чем свобода духа. Ошибающийся в своих внутренних делах вредит себе; ошибающийся в вопросах чужой свободы и чужих дел вредит всем другим. Поэтому верное соотношение этих трёх свобод таково:
внешняя свобода даётся человеку для того, чтобы он внутренне воспитал и освободил себя;
политическая же свобода предполагает, что человек воспитал и освободил самого себя, и потому она даётся ему для того, чтобы он мог воспитывать других к свободе.
И в самом деле, что сделает из политической свободы человек, который не созрел до неё? Чем заполнит он свои политические права, если сам он остался рабом своих страстей и своей корысти? Чего могут ждать от него другие люди, если он свою собственную жизнь превратил в сплошное падение и унижение? Что даст своей стране такой человек, злоупотребляя свободою слова, печати, собраний, выбирая криводушно, голосуя продажно, решая все вопросы общины и государства по прихоти своих страстей и по нашепту своих личных интересов? Не станет ли он опаснейшим врагом чужой и общей свободы? Не распространит ли он в процессе всеобщего растления своё собственное рабство на всех своих сограждан?
Вопрос о том, кто именно созрел для политической свободы и кто нет, решить не легко, тем более если подходить к людям с чисто внешним, формальным мерилом. И тем не менее основное правило, установленное нами, остаётся непоколебимо: политическая свобода по силам только тому, кто
