Россия против Наполеона - [14]

Есть и другая версия отстранения Сперанского и его друзей, сохранившаяся в семье Воейковых.

По этой версии, однажды к ним в дом приехал помощник Сперанского М. Л. Магницкий и на правах старого друга и своего человека прошел в кабинет Воейкова. Там он нашел целую кучу операционных планов предстоящей кампании, о чем ни он, ни Сперанский ничего не знали. Магницкий забрал эти планы и увез их к Сперанскому, после чего бумаги были возвращены Воейкову.

Взволнованный тем, что узнал, Сперанский отправился к Александру и с жаром стал опровергать ставшие известными ему планы. Царь очень на него рассердился и именно из-за этого подверг опале статс-секретаря и его приближенных, замешанных в деле с документами.

Любопытен в связи с этим рассказ А. Д. Балашова о его свидании с Наполеоном, состоявшемся через неделю после начала Отечественной войны.

Заканчивая аудиенцию, Наполеон спросил о причинах удаления Сперанского. Балашов ответил:

– Император им не был доволен.

– Однако же не за измену? – спросил Наполеон.

– Я не полагаю, Ваше Величество, потому что подобные преступления, вероятно, были бы распубликованы.

А расследовать и публиковать было нечего.

Чтобы избавиться от ставшего ненужным, но много знавшего Санглена, его 26 марта 1812 года отослали в 1-ю Западную армию директором военной полиции, а чуть раньше туда же уехал и военный министр Барклай-де-Толли, чтобы занять пост командующего этой армией. 31 марта он приехал в Вильно.

Письмо Кутузова Елизавете Хитрово от 19 января 1812 года

В русско-турецкой войне 1806-1812 годов главнокомандующим русской армией был Кутузов. Он успешно закончил войну, подписав 16 мая 1812 года выгодный для России мир.

Это произошло менее чем за месяц до нападения Наполеона на Россию.

От того времени до нас дошло немало документов. И тем не менее познакомимся с одним-единственным письмом Михаила Илларионовича к его самой любимой дочери – Елизавете Михайловне Хитрово. (В первом браке ее фамилия была Тизенгаузен. О ее муже – графе Фердинанде Тизенгаузене, погибшем под Аустерлицем, в этой книге уже говорилось.) Письмо было написано 19 января 1812 года. Кутузов – всегда веселый и остроумный, к старости чуть скептический – пишет любимой дочери, его исповеднице, хранительнице многих душевных тайн: «Ты не поверишь, мой милый друг, как я начинаю скучать вдали от вас, которыя одне привязывают меня к жизни. Чем долее я живу, тем более я убеждаюсь, что слава – ничто, как дым. Я всегда был философом, а теперь сделался им в высшей степени. Говорят, что каждый возраст имеет свои страсти; моя же теперь заключается в пламенной любви к моим близким; общество женщин, которым я себя окружаю, не что иное, как каприз. Мне самому смешно, когда я подумаю, каким взглядом я смотрю на свое положение, на почести, которые мне воздаются, и на власть мне предоставленную. Я все думаю о Катеньке, которая сравнивает меня с Агамемноном. Но был ли Агамемнон счастлив? Как ты видишь, мой разговор с тобой нельзя назвать веселым. Что ж делать! Я так настроен, потому что вот уже восьмой месяц, как никого из вас не вижу. Боже тебя благослови, и с детьми. Верный друг Михайло Г.-К.»

Пройдет год, и его станут называть Фемистоклом в Германии, а в России нарекут «Спасителем Отечества», а он будет иронически улыбаться. Настроение, с каким он встретил 1812 год, не оставит его.

Последние месяцы перед войной

9 апреля 1812 года в Казанском соборе, у фронтона которого стояли скульптуры Святого Владимира и Святого Георгия – двух небесных покровителей России, установившей в их честь высшие военные ордена, и превращенного в годы Отечественной воины и Освободительного заграничного похода в триумфальный музей, куда свозились отбитые у неприятеля знамена и ключи от взятых иноземных крепостей и городов, – Александр и его огромная свита отстояли торжественный молебен и по запруженным толпами народа улицам выехали из Петербурга.

Накануне царь поручил канцлеру Н. П. Румянцеву уведомить нового французского посла Ж. А. Лористона, сменившего генерала Коленкура, о причине своего отъезда в армию. Румянцев должен был сказать, что царь поехал, чтобы воспрепятствовать генералам предпринять какие-нибудь нечаянные действия, которые могли бы вызвать вооруженный конфликт между Россией и Францией.

14 апреля, в Вербное воскресенье, в два часа пополудни орудийные залпы и звон колоколов возвестили о прибытии царя к армии.

За шесть верст от Вильно его ждали выехавшие заранее флигель-адъютанты, а немного позади них стоял Барклай-де-Толли со всем генералитетом 1-й Западной армии.

За ними в сомкнутом строю выстроились несколько эскадронов кавалерии.

Всю первую неделю Александр объезжал и осматривал войска 1-й и 2-й армий, стоявшие в Литве и Белоруссии, сопровождаемый свитой и генералами главной квартиры – его собственного штаба, который называли еще Императорской ставкой. В главной квартире собрались разные люди. Здесь были талантливые генералы: князь П. М. Волконский и принц Александр Вюртембергский, Карл Клаузевиц, будущий выдающийся военный теоретик, полковник свиты по квартирмейстерской части, но было много и откровенных придворных интриганов, среди которых первое место занимал уже знакомый нам граф Армфельдт – главное действующее лицо в истории со Сперанским. Он и ему подобные посеяли в армии бациллы подозрительности, сплетен, наушничества и сильно вредили Барклаю, пытаясь дискредитировать его в глазах Александра, который вместе со своим штабом продолжал объезжать и инспектировать 1-ю и 2-ю армии.