Россия, подъем! Бунт Расстриги - [57]

Казанцев знаете что сделал? Казанцев слил фальшивую информацию, он знал, что в штабе предатель. Он знал, что кто-то из его офицеров штабных высокого ранга – предатель и за деньги сливает информацию басаевцам. И он разложил перед ними фальшивую карту, на которой показал карандашом, как будет он проводить операцию по выдавливанию Басаева из Грозного. И эту карту там, если опытный офицер, а предатель был опытный офицер, должен был увидеть, что Казанцев неряшлив, и есть коридор, чтобы выйти без потерь, и есть коридор, куда уходить. И Казанцев нарочно долго стоял у этой карты, он рассказывал мне: «Я верил, что есть предатель, и я верил, что предатель – опытный человек, и он увидит, что я оставил коридор». А на самом деле Казанцев закрыл этот коридор минным полем, да еще и прикрыл армейским подразделением, понятно? Но этого не было на карте. Начинается операция, и Казанцев гонит, а Басаев пошел в этот коридор, потому что предатель слил, и прямо на минное поле все эти его бойцы вылетают. И пошли взрывы и жесткий обстрел.

Уже к февралю мы точно, абсолютно точно уже понимаем, что дело ладится на войне, дело пошло. Успех неотвратим. И в этот момент и Березовский перестает активничать по миру с Масхадовым, и, короче, все противники войны в Чечне замолкают. Это начало февраля.

Эта война была для меня важнейшим делом 1999 и 2000 годов. Я очень переживал за унижение армии в первую чеченскую, а во вторую мы были буквально окрылены – хорошо было честно делать свою военную работу и понимать, что дышишь в унисон со всей армией и со всем народом.

Касательно взрывов домов. Взрывы в Москве – абсолютно дикий стресс. И взрывы в Москве, я лично помню, как моя дочь Ксения не ложится спать, ей в это время тринадцать лет. Она сидит на кухне в нашей квартире, в Кунцеве. Я уговариваю: «Ксения, ну пойдем, ну ложись». А она отвечает в два часа ночи: «Знаешь, я хотела бы быть умытой, чисто прибранной, не растрепанной в момент, когда взорвут, в момент, когда найдут тело, чтобы чистая, одетая, чтобы я не была в ночнушке, когда найдут труп». То есть она была абсолютно убеждена, что нас всех убьют. Я должен сказать, что поскольку у меня работа тогда была тяжелая, сам был почти на фронте, но и на фронте вдобавок тоже: я постоянно летал в Дагестан и так далее, в воинские части, я пошел к Борису Березовскому. Я сказал: «Боря, у меня ведь нет даже дачи (а у меня не было дачи), мне вообще некуда съехать. Я не знаю, что мне делать. Давай мы у тебя во флигеле, что ли, поживем. Ну она не спит! Но и я не сплю, значит, я не иду на работу, ну, чего делать-то?» Он позвонил Пал Палычу Бородину, Березовский. Пал Палыч мгновенно решил вопрос, прямо мгновенно, за что ему большое спасибо. Нас перевели в какой-то не очень комфортный, деревянный, со странной архитектурой, довольно тесненький домик в поселке аппарата президента в Жуковке. Я переехал с благодарностью. Мы прожили там с семьей до апреля 2000 года.

Сегодня я думаю, что если бы была трезвая голова, я бы тщательней расследовал подготовку к взрыву жилого дома в Рязани. Вы помните, что в Рязани в сентябре были найдены мешки с гексогеном. Тотчас же объявили, что это не гексоген никакой, что это сахар, официальные власти, по-моему, ФСБ объявили. Тотчас же появился какой-то человек, которому забросили эти мешки на анализ, который сказал, что официальные власти врут, что это не сахар никакой, а гексоген. ФСБ сказала, что это учения. А какой-то военный сказал, что фиг там, что это, если и были учения, а может быть, это были учения, но только гексоген был настоящий. И вот если бы сегодня я разбирался и если бы сегодня я оказался в сентябре 99-го года, я бы покопался с этим потщательней. Я вам скажу, что не давало копаться.

Не давала копаться жесткость борьбы, ожесточенный лай, сволочной лай оппозиции Путину и Кремлю. Притом, напомню, разница заключается между оппозицией сегодня и оппозицией тогда в том, что тогда оппозиция владела ситуацией, а Путин – наоборот. Путин тогда был слабой стороной и по рейтингу, и по лояльности элит. Лужков с Примаковым были несопоставимо сильнее. Я вам говорил: у Примакова 32 был рейтинг президентский в начале сентября 1999-го, у Лужкова – 16, у Путина – 1,5. Значит, ожесточенный победный лай, агрессивный лай, сволочной лай заставлял меня отвечать: «Пошли в жопу!» Агрессия как стиль. Это не предполагает дискуссии, ты начинаешь огрызаться. Вот я бы хотел понять, что было в Рязани, но тогда я не хотел, потому что эта сволочь хотела меня загрызть. Лично грызли, лично атаковали противники – лужковско-примаковский блок. Настолько жестко, что приходилось отвечать негативистски, не вступать в дискуссию, это важное предупреждение сегодняшней оппозиции. Сегодняшняя оппозиция ведет себя деструктивно, ровно так же. Характер русской дискуссии в 99-м году состоял в конфронтации и полном отрицании аргументов друг друга. Характер дискуссии оппозиции в современной России и власти тоже, давайте этот упрек адресуем и власти, ровно такой же конфронтационный, не желающий выслушивать аргументацию. Вот мы тогда, я тогда лично отказался говорить о Рязани с кем бы то ни было, ввиду того что это были грязные обвинения, мгновенные, голословные, агрессивные, в том числе личные выпады. Я отказался говорить о Рязани и о гексогене, то ли сахаре, то ли учениях, то ли ФСБ, я отказался. И сегодня бы отказался в условиях, когда эта сволота рвет горло, как стая собак. Я с ними не хочу разговаривать, мне с ними не о чем разговаривать. О чем с ними можно разговаривать? Да, они подонки! Дорогие мои оппозиционеры и дорогая моя власть, пока мы живем в таком уровне дискуссии, мы друг друга не услышим. Пока мы живем в таком уровне дискуссии, дискуссии нет, ее не может быть, вы де-факто своей агрессивностью запрещаете дискуссию. Мне кажется, что оппозиция здесь больше виновата, в силу даже того, что она приписывает себе больший интеллект. Попробуйте об этом подумать. Научитесь разговаривать, научитесь слышать.