Россия на рубеже XV-XVI столетий - [83]

Идеология нестяжательства сложилась не сразу. Первым импульсом к ее оформлению был подъем реформационного движения. Стремясь к укреплению церкви, нестяжатели первого призыва во главе с Нилом Сорским считали путем церковной реформы «умную молитву» и нравственное самосовершенствование. Дух критицизма по отношению к «писанию» должен был, по их мысли, помочь избавить церковную традицию от «плевел». Во всем этом сказывалось косвенное влияние еретического вольномыслия. Вторым толчком к оформлению нестяжательства были соборы 1503–1504 гг.: на первом из них заволжские старцы сочувствовали попыткам правительства ликвидировать монастырское землевладение, после второго — решительно протестовали против сожжения еретиков. Итак, на первом этапе «нестяжатели» выступили против теоретических основ реформы церковного быта, предложенной иосифлянами (утверждение внешнего благочиния, палочный режим общежительных монастырей, начетничество); на втором — против практики воинствующих церковников.

Система религиозно-философских взглядов московских вольнодумцев восстанавливается с большим трудом. Не дошло даже приговора по их делу (хотя приговор 1490 г. сохранился). Иосиф Волоцкий отделял ересь новгородцев от той, которую «держал» Ф. В. Курицын. Очевидно, последняя не была столь радикальной. Вряд ли московские еретики шли дальше отрицания монашества как института, осуждения продажности церковной иерархии, а также, возможно, и критики святоотеческих преданий. Зато их влияние на развитие общественно-политической мысли и культуры несомненно. «Повесть о Дракуле» Ф. Курицына входит в круг тех памятников светской оригинальной беллетристики, которые получают распространение в конце XV в. Среди них — «Повесть о купце Басарге», повести цикла о Мамаевом побоище (в том числе «Задонщина») и др.[678] Растет интерес книжников к фольклорным мотивам, к описанию явлений природы, животного мира.

Русская гуманистическая мысль конца XV — начала XVI в., как и европейское Возрождение в целом, одним из своих источников имела античное наследие, проникавшее и непосредственно, и через патристическую философию. На Руси получили распространение сочинения псевдо-Дионисия Ареопагита, которые оказали влияние и на идеолога гуманизма Пико делла Мирандолу, и на Джордано Бруно и Николая Кузанского. Платоновские, плотиновские и прокловские тексты попадали на Русь через посредство псевдо-Дионисия. В 1495 г. итальянский гуманист Альд Мануций издал в Венеции изречения Менандра, хорошо известные в то время и на Руси среди еретиков («Мудрости Менандра»). Античные сочинения широко входят в репертуар читавшихся на Руси книг. С XIII в. в хронографы включалась так называемая псевдо-Каллисфенова «Александрия» (легендарная биография Александра Македонского), а с XV в. на Руси известен и ее сербский вариант. Троянские саги дополняются переведенной в конце XV в. Троянской историей Гвидо де Колумны. Распространяются апокрифы о Соломоне и Китоврасе. Известна повесть о Стефаните и Ихнилате, восходящая к мотивам индийского эпоса. Все эти произведения связаны с кругом идей Предвозрождения и Ренессанса. Торжество клерикальной реакции в начале XVI в. на время приостановило распространение светской литературы на Руси. С разгромом московской ереси можно связать и загадочную судьбу великокняжеской библиотеки («Либерии»), содержавшей много памятников античной литературы. Возможно, после 1504 г. она надолго была замурована в подвалах Кремля.[679]

Процесс секуляризации общественной мысли, наметившийся на рубеже XV–XVI вв., отразился и в повышенном интересе к позитивным знаниям (в том числе к языкознанию, астрономии, медицине, строительному делу). В силу недостаточно интенсивного развития социально-экономических условий явления гуманизма не были сколько-нибудь значительными. К тому же их носителями были не столько торгово-ремесленные круги города, сколько дальновидные представители государственного аппарата и дворянства. Поэтому в России дело не дошло до противопоставления суверенной личности церковному мировоззрению. Речь шла прежде всего о противопоставлении самовластия монарха всевластию церковников.

В конце XV в. резко усилился интерес и к истории, причем не только русской, но и всемирно-исторической. Отзвуком этого были работа Ивана Черного над перепиской Еллинского летописца, а также создание «Сказания о князьях владимирских» (в первоначальной редакции). В «Сказании» также слышны мотивы античного наследия. При дворе Дмитрия-внука составлена была в 1498 г. особая редакция тверского летописного свода, пополненная как московскими, так и тверскими известиями. Как предположил С. М. Каштанов, при дворе Елены Волошанки в 1495 г. возник еще один летописный свод, отразивший характерные черты политики протверской политической группировки. В отличие от свода 1493 г. в нем тверские бояре не называются «коромольниками», отсутствуют некоторые сведения, рисующие враждебные отношения между Россией и Литовским княжеством, и появляются материалы о русско-валашском союзе.[680]

М. В. Щепкина обратила внимание на замечательный памятник древнерусского художественного шитья — пелену, на которой изображен торжественный выход Ивана III и всего его семейства во время февральской коронации 1498 г. Эта одна из первых светских картин Древней Руси возникла в окружении Елены Стефановны около 1498 г. Елена Волошанка с ее кружком гуманистов и реформаторов чем-то напоминает польскую королеву Бону, окруженную итальянскими гуманистами. Пелена Елены Волошанки — «памятник чисто светского торжества над противниками».