Россия ментовская - [26]

Если же вина обвиняемого требовала возмездия, то дежурный приговаривал его к наказанию розгами в части, назначая от 10 до 20 розог. В этом смысле тут же составлялась записка, и если судбище производилось до 12 часов дня, то обвиняемого при этой записке тот же городовой, который являлся его обвинителем, вел в часть, где ежедневно от 12 до 4 часов дня производились экзекуции присланных с такими записками из всех четырех кварталов данной части.

Производились эти экзекуции пожарными служителями части. По получении назначенного ему количества розог обвиняемый расписывался и, как отбывший наказание, отпускался на все четыре стороны.

И эта процедура - и судбище, и отбытие наказания - тоже не отнимала у провинившегося более двухтрех часов, и только в тех случаях, если суд творился вечером, наказание отбывалось на следующее утро, а в ожидании его обвиняемый проводил ночь в кутузке, как назывались тогда арестантские камеры при частных полицейских домах. Но и в этих случаях весь процесс заканчивался в 12, много в 14 часов.

Несколько иначе обстояло дело с мелкими кражами: тут виновного, пойманного на месте преступления, не тащили в квартал, а всякий городовой был уполномочен тотчас же куском мела нарисовать круг на спине вора и в кругу сделать крест и, дав ему метлу из ближайшей будки, заставить его мести мостовую у места совершения преступления.

Вокруг этого метельщика обыкновенно собиралась толпа, нередко вышучивавшая его до слез, и никому и в голову тогда не приходило, что это позорнейшее из издевательств над человеческой личностью, а, наоборот, каждый полагал, что человек, покусившийся на чужое добро, должен пережить публичный срам за свое деяние.

Таких метельщиков особенно много скоплялось в праздничные дни, когда обыватели толпами осаждали торговые заведения; тогда между ними шныряли воры - мужчины и женщины, иногда шикарно одетые, и вот эти-то франты и шикарные дамы с метлами в руках и крестами, намеленными на спинах дорогих бурнусов, под которыми они прятали украденный товар, особенно вызывали остроты и шутки простолюдинов. Вокруг них устраивалось целое гулянье, и это всенародное позорище обыкновенно длилось до сумерек, с наступлением которых воров, если их в одном месте оказывалось несколько, за руки связывали вместе одной веревкой, за конец которой держался городовой и вел их в часть. Там они ночевали тоже в кутузках, а наутро им снова давали метлы, и они уже мели мостовую у казенных учреждений данной части, а по окончании этой работы заносились в списки воров и отпускались по домам.

Таким образом, и по мелким кражам судебный процесс вместе с отбытием наказания не превышал одних суток. И это действительно был скорый суд. Неудивительно поэтому, что, когда в 1866 году стали вводиться мировые суды, к слову сказать, в первое время своего существования старавшиеся не затягивать судопроизводства, они все-таки казались народу "канительными"...

Что касается более крупных преступлений, то следствие даже по очень важным из них тоже в большинстве случаев производилось некоторыми из квартальных надзирателей, числившихся исполняющими должность судебных следователей.

Следствия эти производились довольно примитивным способом. В каждом квартале среди обывателей были, конечно, люди подозрительные; среди них обыкновенно намечался человек поспособнее; ему делались кое-какие поблажки, а он за это платил услугами по сыску.

Обыкновенно такой агент, вращаясь в ночлежках, всегда был хорошо осведомлен, где совершено преступлений, кем совершено и куда сбыты плоды его.

Когда являлась необходимость что-нибудь разыскать, его призывали в квартал на совет, и если сам он не был заинтересован в сокрытии этого преступления, то иногда прямо, иногда намеками наводил полицию на след.

И такому агенту верили безусловно; если он говорил "не знаю", его уже больше не расспрашивали, зная, что он или не может, или не хочет сказать. Если же он говорил, что вещи увезли туда-то, полиция беспрекословно туда отправлялась, зная, что вещи, несомненно, там, где указано.

Иногда на этой почве происходили самые неожиданные инциденты...

Так, однажды на Кузнецком мосту ночью был разграблен меховой магазин Мичинера. Грабители унесли самые дорогие меха почти на сто тысяч рублей, причем каждый мех имел на себе клеймо владельца магазина.

Одному из московских квартальных надзирателей было поручено произвести следствие по этой краже. Призывает он своего агента и спрашивает: "Знаешь ли ты, Карпушка, где меха Мичинера?" Карпушка прыскает со смеха, но, видимо, стесняется сказать. Это интригует следователя, и он настаивает: "Ну, чего хохочешь, если знаешь, говори!" - "Знаю, ваше благородие, да не смею сказать", - уже давясь от смеха, произносит агент. Следователь убеждает, и, наконец, агент сообщает, что меха Мичинера, все до одного, находятся у пристава такой-то части X. Следователь не верит своим ушам, но он знает, что зря Карпушка врать ему не станет, и, как ни щекотливо его положение, докладывает об этом полицмейстеру Огареву. X, хотя свой брат, полицейский пристав, но за ним уже давно числятся кое-какие темные делишки, и потому полковник Огарев идет с докладом к обер-полицмейстеру. Последний предписывает произвести у пристава X, обыск, и результат этого обыска превосходит всякие ожидания.