Россия и «санитарный кордон» - [13]
Сначала недовольство и обвинения синхронизируются. Все больше людей вовлекается в одномоментное, солидарное «знание, как надо и не надо». Формула истины «наши – враги» становится постоянно действующим источником интерпретаций, позволяющих превратить любое событие в еще одну иллюстрацию единственно верного учения. В обществе быстро устанавливается интерпретационная диктатура, в действие вводится очередной новояз, на котором могут быть сформулированы только те мысли, которые соответствуют «истине». И вот уже белогвардейские идеологи оперируют терминами классовой борьбы, хотя в этих терминах в принципе невозможно формулировать идеологию соборности. И вот уже слова «провластный кандидат Янукович» и «народный кандидат Ющенко», при всей их нелепости и откровенной тупости бесчисленных повторений, проникают в язык нейтральных комментаторов, да и сторонников «провластного кандидата» просто потому, что в новоязе нет других формулировок. Затем снимаются ограничения в отношении врага. Очень скоро признание его человеком становится невозможным. В случае если враг – это действующая власть, невозможной становится и любая форма самоотождествления с властью – психологическая основа внутренней легитимности любого политического режима. Враг становится объектом биологически чуждого вида – американским дьяволом, аристократом, буржуем, донецким бандитом, – и его можно только «геть!» Тем самым снимаются всякие – и моральные, и инстинктивные – ограничения на методы и масштаб внутривидовой борьбы. В этом плане и утверждение Йозефа Геббельса о том, что «евреи внешне ничем не отличаются от людей, но на самом деле они не люди», и смелая идея милой либералки Елены Трегубовой о том, что Кремль населяют «мутанты»: «внешне они иногда слегка напоминают людей, но в действительности – совсем не люди, а абсолютно другой, не скрещивающийся с нами биологический вид», – это звенья одной цепи, «мантры», эффективно освобождающие тех или иных «наших» от химеры совести.
Важно подчеркнуть, что на этом этапе участие «преступной власти» в разжигании революционного энтузиазма неоценимо: все более непопулярная элита становится все менее адекватной, все более одиозной, на первый план выходят самые малосимпатичные, самые отталкивающие персонажи
(на самом деле на этом этапе те представители элиты, которые еще способны к нормальному взаимодействию с народом, к тому, чтобы слушать и слышать людей, попадают под ударное воздействие массовых настроений; на стороне власти остаются только самые одиозные отморозки, что вызывает еще большее раздражение и агрессивность общества).
Зато в геометрической прогрессии нарастает самоотождествление с «нашими». «Нашим» становится быть модно и престижно. Красные гвоздики и оранжевые ленточки вешают на себя бомжи, принцы крови и кондитеры-фабриканты с криминальным душком. Количество «наших» растет как снежный ком. Недавняя маргинальная оппозиционная секта стремительно обрастает массой союзников. Но это еще не большинство. Большинство возникает на следующем этапе.
Заранее провозглашенная победа обязательно натыкается на серьезное препятствие. Это препятствие – пока еще не вовлеченные в революционный процесс обыватели (аполитичные россияне, светские иранцы, русскоязычные украинцы и т. д., в конце концов, рядовые политические оппоненты, которые не объединены чувством воспаленной истерической солидарности). Таких, как правило, остается очень много – в обществе, где правит непопулярное авторитарное правительство, большинство, как правило, пассивно. И в этот момент происходит запланированный взрыв!
Отсрочка заранее провозглашенной победы, чем бы она ни была вызвана (согласительной процедурой, попыткой компромисса со стороны власти, наконец, победой кандидата «партии власти» на выборах – не говоря уже о таком подарке, как сомнительная победа этого кандидата) – объявляется последним чудовищным преступлением врагов народа, кражей этой самой вожделенной победы.
Следует мгновенный и массовый взрыв негодования, перерастающий в массовое же воодушевление, во всеобщую эйфорию людей, которых пока не большинство, но – оказывается – очень много! Колоссальный аффект внезапного массового взаимоопознания превращает пока еще меньшинство в победительную, агрессивную и властную толпу.
И вот тут происходит последнее превращение. Обыватели, «виновные» в «краже победы», оказываются вынуждены выбирать – либо они с «нашими», то есть с «народом», либо с «врагами». И вот то самое послушное, пассивное большинство, которое только что кричало «виват!» королю, голосовало за сохранение СССР и партию сторонников Эдуарда Шеварднадзе, вдруг распадается на миллионы одиночек, стыдящихся самих себя, чувствующих себя изгоями, ничтожными и слабыми, у которых есть единственный способ спастись от позора и обструкции – примкнуть к «народу». Более того, сделать как-нибудь так, чтобы и все вокруг, и ты сам были уверены, что ты всегда был с ними заодно!
...В 1978–1979 годы, накануне торжественного возвращения из многолетней парижской эмиграции аятоллы Хомейни, Иран был взволнованным, неблагополучным, но все же вполне светским развивающимся азиатским государством. «Зверства шахской охранки» ни разу не доходили, например, до массового публичного повешения «оппозиционеров» на фонарях.
