Россия и ислам. Том 3 - [45]

Крымский заявляет:

Поскольку у «европейских турок» в крови есть немало «греческой и славянской (т. е. арийской. – М.Б.) примеси», постольку они смогут «скорее других соплеменников внушать надежду на способность к цивилизированию». Но это будет, спешит предупредить Крымский, «свершаться крайне медленно»¹⁸³ – и не потому, что доля арийской крови у турок-османов не оказалась все же решающей, а потому, что они пока еще сохранили свою государственную независимость.

А между тем «тюрки делаются безвредными и их цивилизирование успешнее всего идет тогда, когда они попадают под власть европейцев». Всего более убедительным представляется Крымскому российско-колониальный опыт: «У нас в России фанатизму татар, туркмен и др. негде развернуться. Сам по себе это – народ, не лишенный симпатичных качеств: не пьющий, не любящий мошенничать, физически трудолюбивый; если у него исчезает фанатизм¹⁸⁴, то его симпатичные качества выступают рельефно. Пользуясь спокойствием и благами нашей культуры, тюрк живет очень хорошо, понемногу примиряется с нашим господством…» Крымский даже находит полное сходство этой своей новой модели «Тюрка» не более и не менее как с образом Русского: «…русские, начавшие учиться («европеизироваться», «цивилизовываться». – М.Б.) при Петре, сперва неохотно и по принуждению, наконец, цивилизовались (Sic! – М.Б.) и приучились любить просвещение». Значит, «цивилизуются и наши (т. е. покоренные русскими и под их же умиротворяюще-просвещенным влиянием¹⁸⁵. – М.Б.) мусульмане. В самостоятельном тюркском государстве, т. е. в Османской Турции, этого нет»¹⁸⁶. В ней фанатизм будет еще царить долго – до тех пор, пока эта держава не исчезнет с политической карты мира.

Спустя всего лишь пять лет после публикации «Мусульманства и его будущности» Крымский счел нужным повторить: тюркская раса откажется от толкования ислама с антитолерантных и ксенофобских позиций только тогда, когда лишится «политической самостоятельности (например, в российских пределах), а если (она) самостоятельна, то постоянно готова навязывать ислам своим слабым христианским подданным, раз это может пройти безнаказанно»¹⁸⁷.

Впрочем, какими бы шокирующе-циничными в плане политическом ни казались эти высказывания Крымского, нельзя не расценить их и как следствие какого-то изменения его методологической программы – той, которая стремилась рассматривать ту или иную мусульманскую расово-этническую культуру в качестве элемента сразу двух систем – исламской и европейской цивилизации¹⁸⁸.

Тогда-то постепенно выяснялось, что ни один из таких элементов в отдельности не в состоянии приобрести детерминирующей силы для придания какой-то одной из этих систем, – а тем более им обеим вместе, – либо ускоренного движения вперед, «по пути прогресса», либо «полного хода назад», в сторону затхлого ретроградства и прочих параметров «регресса». Она, эта сила, придет только тогда, когда начнется бурное взаимодействие всех – или всех основных – элементов и той и другой цивилизации. Значит, появятся уже основания говорить о функционировании качественно новой, подлинно «синтетической», системы детерминантов с глобальной не меньше, сферой действия – западовосточной. Но эта система стала бы благоприносящей и для Запада и для Востока только при условии, что она строилась бы всецело на беспримесно-эгалитаристских нормах и ценностях, требуя для таковых совсем иной, чем у проводников идеи иерархическо-расового подхода, исходной понятийной (и отвечающей ей терминологической) позиции.

Возможность легализации именно такого типа мирообъяснительных схем некоторые концептуальные структуры исламоведческого творчества Крымского в себе содержали – но в потаенном, диффузном, нефундицированном, несубстанционализированном виде.

Это не позволило Крымскому не только досконально использавать, но даже отчетливо вообразить себе будущие тупиковые для Российской многоэтнической и многоконфессиональной империи ситуации и подготовить альтернативные варианты заранее, «на черный день».

Глава 3 Василий >1 Бартольд как историк ислама. Опыт реконструкции идейнометодологических основ его научного наследия >2

Но были ли они на самом деле, эти «идейно-методологические основы»? (Вопрос, как выяснится, отнюдь не праздный – в особенности на фоне современной Бартольду западной исламистики.)

Слава Бартольда еще много десятилетий назад перешагнула границы России, ибо трудно найти во всей мировой исламистике первой половины XX века ученого столь эрудированного, столь плодовитого и конструктивно-мыслящего в самых разных сферах этой науки, и прежде всего в той, которая непосредственно касалась обширнейшего, во всех отношениях принципиально важного для судеб множества других, и мусульманских, и немусульманских стран и народов, региона – Средней Азии³.

1. Стратегия исламоведческого познания В. Бартольда

Здесь, в среднеазиатоведении, Бартольд представал как подлинный новатор, с имманентным идеальному облику такового скачкообразными – а не континуальными, т. е. кумулятивными, постепенными, – переструктурированиями беспрестанно накапливаемых и тщательно проверяемых гигантских массивов доселе в подавляющей части своей неизвестной информации.