Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика - [59]
версию по поводу сложившейся негативной ситуации на Дону: «оказались разновременно некоторые изверги, наносящие неприятность, а целому войску сокрушение»; но он полагал, поскольку «из числа доносов были такие, кои происходят от пьянства или по вражде», то разбираться с ними должны не генералы из Петербурга, а местные власти. Само же решение о походе донских полков было принято императором Павлом I еще в 1800 г. Во всяком случае, атаман В.П. Орлов уже в декабре 1800 г. предпринял поездку по станицам и 14 декабря, давая отчет о количестве неспособных к службе и «написанных из малолетков в казаки», докладывал: «приемлю смелость Вашего Императорского Величества всеподданнейше удостоверить, что все Войско Донское преисполнено готовности к Высочайшей службе и усердия к Священнейшей Вашего Императорского Величества особе»>{190}. Кроме политесных фраз в адрес высшей власти атаман попытался выправить неблагоприятную ситуацию на Дону и, видимо, уже имел сведения о предстоящем походе.
Исполнять царскую прихоть Войску Донскому все же пришлось. 41 донской казачий полк и 2 роты конной артиллерии (24 орудия, 41 500 лошадей и 22,5 тыс. человек — все боеспособные на тот момент казаки, находившиеся на территории войска)[146] в конце февраля 1801 г. отправились четырьмя эшелонами (отрядами)[147] зимой в тяжелых климатических условиях (ветры, морозы, снегопады) через Волжскую и почти безлюдную Оренбургскую степи на завоевание Средней Азии. А от Оренбурга они должны были достичь Индии — главной жемчужины в короне британской империи. Но, преодолев зимой с большими трудностями и лишениями (об этом упоминают многие авторы и даже приводят подробности) за три недели почти 700 верст, казаки (еще на российской территории в с. Мечетном «при вершинах реки Иргиза») получили 25 марта 1801 г. из Петербурга одно из первых повелений (от 12 марта 1801 г.) вошедшего на престол молодого императора Александра I о возвращении на Дон>{191}. Эту весть все участники похода восприняли с огромной радостью. По бытовавшему на Дону преданию, атаман В.П. Орлов, получив приказ накануне праздника Св. Христова Воскресенья собрал полки и поздравил всех: «жалует вас, ребята, Бог и Государь родительскими домами»>{192}.[148] В апреле полки вернулись на Дон. Людских потерь не было, лишь около 900 лошадей выбыло из строя, да казенные издержки составили крупную сумму. Так закончилось военное предприятие, в донской историографии оставшиеся под названием Оренбургского, а в казачьей памяти — Восточного похода. Но сама экспедиция в Среднюю Азию тогда серьезно обеспокоила англичан, и некоторые историки достаточно серьезно полагали, что, возможно, не без их помощи российский император Павел I потерял и жизнь, и трон.
Приведем мнение еще одного человека, знакомого с местными условиями — Оренбургского военного губернатора генерал-майора Н.Н. Бахметьева. Его полностью не посвятили в детали экспедиции, он не знал маршрута (мог только догадываться), но должен был обеспечить полки Орлова переводчиками и медиками. Вот что он писал уже после восшествия на престол Александра I 27 марта 1801 г.: «путь чрез степь киргис-кайсакскую в области бухарскую и хивинскую, сопряжен не только с чрезмерным затруднением, но даже и со всем почесть невозможный, ибо во многих местах надо запасаться водою суток на двое и более; следственно таковому войску, сколько следует под начальством генерала от кавалерии Орлова, пройти, послужит не малою потерею как в людях, так и в лошадях; притом же, кроме четырехмесячного провианта, приуготовленного здесь, по предварительному уведомлению генерала прокурора, на четыре месяца для двадцати тысяч войска, и приуготовлении других никаких, по сие время сделать не повелено; и неизвестно, на чем отправить должно означенный провиант приуготовленный на четыре месяца»>{193}.
У многих исследователей эта попытка русского проникновения в Среднюю Азию в 1801 г. вызывала разную реакцию, и они давали самые противоречивые оценки
