Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России - [6]

Во внешнеполитическом измерении ценности участвуют в формулировании национальных интересов и интерпретации событий, в определении союзников и соперников — кто есть друг, кто есть враг, ради чего и против кого страна борется. При реально-политическом подходе действиями управляют интересы, но, замечал Макс Вебер, как стрелочник меняет направление поезда, так и видение мира, созданное «идеями» и «ценностями», задает направление, в котором воплощается динамика интереса.[3] Ценности усиливают самоидентификацию нации через контраст с «другими» и, еще более эффективно, — через контраст с «врагами». По ходу диалога государства оперируют терминами, наполнение которых обеспечивает система ценностей нации, и пользуются коммуникативными инструментами и подходами, имеющимися в их распоряжении.

Насколько национальные ценности устойчивы и насколько они подвержены переменам? Почему одни характеристики сохраняются даже в ходе кардинальных изменений политического строя, а другие теряют свое значение и нейтрализуются? Устойчивость идеалов, убеждений и привычек описана как научными, так и народными выражениями. Среди народных есть поговорка французов: «Чем больше оно меняется, тем больше остается тем же» (Plus 5a change, plus c'est la meme chose). Русский эквивалент никто пока не сформулировал лучше Виктора Степановича Черномырдина. Тем не менее изменяемость ценностей подтверждается реальностью, и в особенности реальностью российской, сменившей царя на большевиков и партию, а затем на «демократов-либералов» и неистовых «капиталистов».

Противоречие между неизменностью и изменениями ценностей снимается их классификацией по нескольким слоям. «Сверхисторические», онтологические ценности составляют ядро нации; они складывались столетиями, принадлежат к общекультурным фундаментальным основам общества и редко претерпевают существенные изменения. В случае России к ним принадлежат заветы православия, каноны семейных отношений, стремление людей сложить всю власть в руки одного человека. Ценностные ориентации отдельных эпох изменяются с историческими периодами и поколениями: от царских времен к социализму и затем к развивающейся демократии. Поверхностный слой ценностей, операциональный опыт, может изменяться в рамках одного поколения — так россияне 1990-х годов осваивали новые политические институты и практики, от кооперативов и ваучеров до ночевок перед Белым домом и широкого выбора политических партий. Все три слоя ценностей в совокупности обеспечивают одновременную преемственность и изменяемость национальных ценностей.

Самюэль Хантингтон в своей известной работе «Столкновение цивилизаций» подчеркивает важность сверхисторических факторов в современном мире: «Люди разных цивилизаций по-прежнему по-разному смотрят на отношения между Богом и человеком, индивидом и группой, гражданином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии».[4] И даже воплощение идеолога — Ричард Пайпс — считает культуру важнее идеологии: «Идеи приспосабливаются к той почве, на которую они падают», — пишет он.[5]

Америка — нация парадоксов и противоречий

Прежде чем пуститься в рискованные обобщения об американской нации, необходимо сделать несколько важных предупреждений. Какая бы характеристика американской индивидуальности ни была приведена, ей обязательно найдется полная противоположность, а пространство между ними будет заполнено полным спектром оттенков. Американская индивидуальность соткана из двойственностей, противоречий и противоположностей, которые вполне могут встречаться и уживаться в одном человеке. Количественные измерения качественных характеристик могут приближаться к крайним величинам. В этом разнообразии и экстремальности характеристик Америка очень схожа с Россией.

Выражение «страна парадоксов» для Америки столь же верно, что и для России. Именно парадоксы определяют национальную индивидуальность. Историк Майкл Каммен характеризует Америку словосочетаниями из несовместимых на первый взгляд понятий: «религиозный материализм», «прагматический идеализм», «практический морализм».[6] Америка, согласно Каммену, сочетает неистовую конкуренцию со скромным сотрудничеством, погоню за материальным благосостоянием — со стремлением к возвышенным духовным идеалам. Эти разнонаправленные посылы не столько разграничивают политические группы и партии, сколько сосуществуют внутри общества и людей. Историк Уолтер Макдугалл, перечисляя военные фантазии американцев, спрашивал себя: «Что говорят они о нас и о нашей стране? Я не знаю. Или, по крайней мере, я знаю, что американцы слишком сложные, слишком разные, слишком противоречивые и, возможно, шизофренические для того, чтобы подвергаться описаниям».[7]

Англо-американский политолог Анатоль Ливен, один из наиболее чутких современных исследователей, в своем блестящем анализе американского национализма демонстрирует целую серию противоречий, создающих индивидуальность Америки. Согласно Ливену, великое американское кредо — или, как он его называет, американский тезис, — состоящее из англо-протестантских ценностей, находится в постоянном противоборстве с американским антитезисом, «диффузной массой идентичностей и импульсов», сочетающей взгляды специфической культуры Юга и различных этнических групп.