Росас - [81]

— Право, я сам не знаю этого! Но я так доверяю благоразумию и проницательности моего славного контрабандиста, что, когда он назначил мне этот час, я не спросил у него ничего, убежденный в том, что, стало быть, это самое удобное время.

Дон Луис нежно сжал руку доньи Эрмосы, дон Мигель взглянул на них с нежностью.

— Судьба, — сказал он прочувствованным голосом, — не согласилась исполнить мои заветные желания — я хотел видеть ваше счастье одновременно со своим, но — увы! Если бы теперь возле меня находилась Аврора, то я был бы счастливейшим из людей. Но все-таки я получил одну половину того, чего желал, другую же… на то Божья воля!

Подавив свое волнение, которое увлекло его дальше, чем он того хотел, и заставило забыть свою роль, Мигель с веселым и непринужденным видом сказал, со смехом обнимая обоих молодых людей:

— Ну, ну, будем довольствоваться несколькими минутами, которые дает нам судьба, будем думать только о тех днях, которые мы вскоре будем проводить в Монтевидео. Будем смеяться, пить чай и думать только о будущем, так как прошлое слишком скверно.

Ему довольно было десяти минут, чтобы развеселить своих друзей — невозможно было устоять перед его оживлением.

Недоставало только одного: поссорить влюбленных, чтобы тотчас же доставить им удовольствие примириться.

Это он и поспешил сделать.

— Луис, — обратился он с самым серьезным видом к своему другу, наливая себе вторую чашку чаю, — я забыл спросить у тебя об одной вещи.

— Какой?

— Что мне делать с мешком писем?

— Каким мешком и какими письмами? — спросил дон Луис, между тем как донья Эрмоса пристально посмотрела на него.

— Как с каким? — притворно удивился дон Мигель, — со знаменитым мешком, ты хорошо его знаешь, в котором находятся, по крайней мере я так думаю, и волосы Эрмосы, потому что они такого же цвета.

— Ты с ума сошел, Мигель!

— Нет еще, слава Богу!

— Зачем притворяться так, кабальеро? Нет ничего неестественного, в том чтобы иметь такие сувениры и стараться их сохранить!

— Клянусь тебе, Эрмоса, что за всю свою жизнь у меня никогда не было такого мешка и я не знаю, о каких письмах говорит Мигель. Или он смеется надо мной или, повторяю, он сошел с ума.

— Зачем отрицать это? — спросила донья Эрмоса, краснея и бросая ироничную улыбку дону Луису.

— Ты видишь, что делаешь своими шутками, Мигель! — сказал молодой человек, угадавший в конце концов намерение своего друга.

— Так что…

— Так что ты не прав, ты видишь это.

— Что?

— Что Эрмоса отодвинула свой стул от меня! — сказал он печально.

Дон Мигель расхохотался. Он взял руку своей кузины, вложив ее в руку дона Луиса.

— Они неподражаемы! — вскричал он. — Аврора была бы более благоразумна.

— Нет, нет, ты не солгал! — возразила донья Эрмоса, не отнимая своей руки и желая окончательно убедиться в том, что то была шутка.

Смех дона Мигеля и взгляд дона Луиса успокоили донью Эрмосу и рассеяли все ее подозрения.

Неожиданно, как удар грома, раздался ужасный и пронзительный крик Лизы.

В то же мгновение Лиза, бледная, с блуждающим взором, в разорванной одежде, стремительно вбежала в кабинет из внутренних комнат.

На дворе послышалось несколько выстрелов, сопровождаемых яростными криками, топот людей и лошадей.

Прежде чем Лиза успела произнести хоть одно слово, прежде чем успели спросить ее, каждый понял то, что произошло, и почти тотчас же они увидели через стеклянную дверь кабинета, откуда прибежал ребенок, что человек пятнадцать с злыми лицами ворвались через комнату Лизы в уборную.

Все это произошло с быстротой молнии.

Но с такой же быстротой и дон Луис увлек свою молодую супругу в гостиную и схватил свои пистолеты, лежавшие на камине.

— О, мои предчувствия! — вскричала донья Эрмоса, в безумном ужасе. — Спаси нас, Мигель, спаси!

— Да, да, Эрмоса, — отвечал молодой человек, уже сражаясь, — теперь не время говорить.

— Боже мой! — произнесла молодая женщина, хватая дона Луиса за руку. — Они убили Хосе!

— Нет еще, — вскричал ветеран, появляясь вдруг с вакерос дона Педро. — Ложитесь все.

Машинально дон Мигель и дон Луис нагнули, несмотря на их сопротивление, обеих женщин к полу. Бандиты ринулись в гостиную.

— Пли! — пронзительно вскричал Хосе.

Раздался громовой залп, за которым немедленно последовала страшная суматоха.

Затем все стихло.

Хосе и его вакерос бросились преследовать масоркерос, испуганных этим неожиданным сопротивлением: они думали, что нападают на беззащитных людей.

Четыре трупа лежали в гостиной.

Не теряя ни минуты, оба молодых человека опрокинули мебель и нагромоздили ее перед дверью в столовую, соорудив таким образом баррикаду.

Густой дым наполнял комнаты, стекла, зеркала — все было разбито, сломано.

Между тем на дворе продолжалась яростная битва.

Масоркерос имели перевес в численности, возбуждаемые голосами Мариньо и Санта-Каломы, они возобновили атаку, рыча:

— A deguello, a deguello!39

Снова началась борьба ужасная и беспощадная.

Страшная резня! Бойня, которой нет названия и которая должна была окончиться смертью всех обитателей дачи.

Донья Эрмоса ухватилась за дона Луиса, который никак не мог освободиться от нее: бедная женщина более не сознавала, что она делала.