Росас - [57]
— Все это правда, — отвечал доктор, — и наш несчастный народ испытает на себе всю тяжесть гнева Росаса, как это уже и началось, увы!
— Но это только предположения, — сказал дон Луис, — до сих пор армия продолжает свой марш, завтра или самое позднее послезавтра мы будем знать, что нам следует делать. Между тем в ожидании этого наш друг, подобно нам с тобой, думает, что наш частный план превосходен, не правда ли, доктор?
— Да, по крайней мере я думаю, что он благоразумен.
— Ты должен был сообщить ему два проекта! — сказал дон Мигель.
— Он мне сказал все, я сомневаюсь в успехе первого.
— Нет, сеньор, не сомневайтесь. Правда, что нас мало: я с трудом собрал пятнадцать своих друзей, но зато это будут отважные люди. Дом, который мы займем, будет служить одновременно и сборным пунктом, и отправной точкой наших дальнейших действий: отсюда нам будет легче всего освободить улицу дель-Коллехио в том случае, если генерал решится, как его просят об этом, вторгнуться в город через Барракас. Тогда его силы должны будут подняться на возвышенность Марко, которая представляет собой весьма выгодную позицию. Позиция, выбранная мной, самая удобная на всей этой улице, широкой и прямой, и самое большее с двадцатью пятью солдатами, которых мне даст генерал, я, в случае необходимости, поддержу отступление.
— Оружие?
— Сорок шесть ружей и три тысячи патронов, которые я велел купить в Монтевидео, находятся в безопасном месте здесь, в Буэнос-Айресе.
— Сигнал?
— Тот, который мне дадут из армии, если атака будет назначена.
— Ваши агенты надежны?
— Это люди преданные мне до самой смерти.
— Хорошо, тогда я одобряю ваш второй проект, важно также, чтобы в любом случае вы освободились от домашних дел, я опасаюсь только за время отъезда.
— Хорошо обдумано.
— Я предоставлю ему самому выбрать ночь, час и сигнал, который он даст со своего борта.
— Высадка будет в Сан-Исидро?
— Да, сеньор. Луис говорил вам, без сомнения, по какой причине?
— Да, он мне говорил об этом.
— Вы думаете, что мадам Барроль сможет перенести тяжесть путешествия?
— Я думаю, она не может прожить и двух недель в Буэнос-Айресе: ее болезнь одна из тех, что поражают не какой-нибудь отдельный орган, но сам принцип жизни и угашают его час за часом. Моральное потрясение этой сеньоры так велико, что отражается на сердце и легких и прямо убивает ее. Свободный воздух быстро вернет ее к жизни, в то время как отсутствие его в Буэнос-Айресе убийственно действует на нее.
— Она окончательно решилась? — спросил Луис.
— Мы условились об этом сегодня ночью.
— Сегодня она с беспокойством думает об этом, — прибавил доктор, — она соглашается на то, чтобы Мигель еще остался здесь. Эта дама так любит вас, мой друг, как если бы вы были ее сыном.
— Я буду им, сеньор, я не стану им завтра или даже сегодня только потому, что она противится этому. Она суеверна, как все благородные сердца, и страшится союза, заключенного при таких печальных обстоятельствах.
— Да, да, так лучше: кто знает, какая судьба нас ожидает! Предоставим женщинам спасаться, если это еще возможно! — воскликнул доктор.
— Моя кузина также хочет остаться, никто не может убедить ее уехать.
— Даже Луис?
— Никто! — печально отвечал молодой человек.
— Теперь два часа пополудни, друзья мои, вы идете сегодня в Сан-Исидро?
— Да, сеньор, сегодня ночью, мы вернемся до наступления дня.
— Благоразумие, друзья мои, побольше благоразумия, прошу вас!
— Это будет наша последняя поездка, сеньор, — сказал Луис, — как только сеньора Барроль уедет, в доме дель-Оливос не останется никого, и он тогда действительно станет покинутой дачей.
— Итак, до завтра!
— До завтра, сеньор!
— До завтра, мой дорогой друг!
Оба молодых человека сердечно обняли своего прежнего профессора философии, которого дон Мигель проводил до самых дверей, выходивших на улицу.
Как только ушел доктор Парсеваль, в кабинете кто-то дважды хлопнул в ладони.
— Подожди! — сказал дон Мигель дону Луису.
Он вышел в кабинет, который, как мы уже говорили раньше, был смежен с гостиной, немного удивленный этим призывом из комнаты, куда никто не проникал без его позволения.
— А, это вы, дорогой учитель! — вскричал он, заметив дона Кандидо.
— Я, Мигель, я. Прости меня, но видя, что ты сильно запоздал, я предположил, что ты, быть может, вошел потайной дверью, скрытым выходом, которого я не знаю, и так как с некоторого времени я избегаю уединения, потому надо тебе знать, мой уважаемый Мигель, что уединение расстраивает воображение и, судя по тому, что говорят философы, служит к добру и к злу, причина, из-за которой я предпочитаю общество, которое, согласно мнению Квинтилиана…
