Рорк! - [29]

— За тобой… сзади… убей его… убей!

Рорк был огромным, и Ломару почему-то показалось, что он очень стар. Он сидел в своем гнезде, наклонившись в одну сторону. Ран видел, как от медленного дыхания его бока поднимались и опускались. Что-то сморщенное и грязное свисало с рорка, и поверхность тела, где оно соприкасалось с этим чем-то, была влажной, измятой, покрытой какой-то жидкостью. Рорк менял шкуру.

Движением настолько внезапным, что его плечевой сустав чуть не вывернулся наизнанку, Ран обеими руками поднял над головой пику. В следующую секунду он хотел ударить ею чуждое ужасное создание, но эта секунда так и не пришла. Причины не были ясны ему самому — ужасающее очарование, возможно, смешанное с жалостью к беспомощному теперь существу, — он этого не знал. Норна больше не кричала, но он слышал ее испуганное всхлипывание, когда рорк медленно и болезненно, кренясь и карабкаясь, поворачивался к нему.

У него был резкий и удивительно чуждый запах. Ничего похожего Ран не знал, и эта необычайность была пугающей. Рорка нельзя даже сравнить с предположительно безвредным созданием из старых лент, ибо смена шкуры исказила, изуродовала его маску. Когда, углубившиеся в почву от тяжести тела и усилий повернуться, рорк показал свои когти, они оказались длинными, острыми и отвратительными. Звуки, которые издавал рорк, напоминали ночной кошмар.

И все же Ран не мог заставить себя ударить рорка и бежать, зная, что будет в безопасности.

Казалось, он окаменел. И тут рорк, полностью повернувшись к нему, доказал, что старая токская сказка была удивительной, невероятной и неправдоподобной правдой.

Рорк заговорил с ним.

5

Речевой аппарат рорка, его голосовые связки, грудная клетка и т. д., должны очень отличаться от речевого аппарата человека, ведь он не млекопитающее. Звуки хрипели, гремели, щелкали, отдавались… Ран чувствовал, что ожил сон, в котором рорк разговаривал с ним. Через секунду он проснется. То, что звуки складываются в слова, а слова эти он понимает, лишь усиливали это чувство. У него кружилась голова, рассудок его был в опасности: ведь эти слова так соответствуют тем, что он слышал во сне.

Через секунду все стало реальным. Обнаружилась разница: рорк из сна говорил «убью!», а настоящий рорк… что же он говорит?

Не убивай.

Не…

Мышцы его сжимались и разжимались, но, успокаиваясь, он опустил пику. За и над собой он услышал короткий вскрик Норны и звук ее падения. Он, полуотвернувшись, начал подниматься по склону. И осознал, что слова рорка обращены не к нему.

На склоне стояли два человека, одетые, как он потом понял, в старые шкуры рорка; в руках у них дубины. Это были, несомненно, люди, как и он сам, несомненно, был человеком: ничего чуждого не было в их телах. Отличались лица, но это отличие не физическое. Глаза их смотрели на него не так, как его глаза смотрели на них. Рот их не был сжат в той же линии и щеки, брови — все лица выражение было другим. Он не смог бы описать эту разницу, но она была очевидна и многозначительна.

Он знал, что эти люди никогда не жили среди подобных ему.

И он знал теперь, кто следил за ними.

Один из них, глядя на Ломара с выражением, которое могло означать спокойствие, безмятежность, если бы не было настолько чуждым, что он, Ран, не имел об этом никакого представления, — этот человек взглянул на него и сказал:

— Не убивай.

Это человеческий голос, и в то же время очень странный, есть в нем что-то от рорка. Это значило: Ломар не убьет рорка, рорк не убьет Ломара, и двое новых людей не будут убивать никого. Это не предупреждение, не просьба. Утверждение.

И Ломар поверил в него.

Он опустил пику с наконечником вниз.

— Нет… — сказал он неуверенно, — мы не убиваем… Я должен подняться к ней…

Он указал на Норну, лежавшую без сознания. Один из людей протянул ему руку и помог взобраться на склон, колени Рана перестали дрожать. Он склонился над Норной.

— Девушка больна? — спросил человек. Он издал губами соболезнующие звуки, какие делают ребенку.

Ребенку!

Голова Ломара закружилась. В этот момент он понял, что за люди стоят перед ним и в чем их отличие. Он взял голову Норны в руки, похлопал по щекам. Второй человек издал те же самые успокоительные и соболезнующие звуки.

— Бедная девушка, — сказал он. За ними болезненно хрипел старый рорк, усаживаясь вновь в своем гнезде. Норна открыла глаза.

Вначале им трудно было понимать друг друга. Словарь Ломара был исключительно человеческим и в этом смысле, конечно, гораздо обширнее словаря этих двоих. Но они умели говорить на языке рорков и часто пользовались им, пока не поняли, что он их не понимает. Большей частью их разговор шел на человеческом языке, хотя довольно искаженном, — с усилиями, но он понимал их. Однако, казалось, у них есть свои особые слова, не из языка рорков, и их он не понимал. Юллоа, например, имело какое-то отношение к пище… или же еде… или голоду. Аунгдуоа-дин или что-то похожее связано было с местностью или путешествием по ней; они часто повторяли это слово, сопровождая его жестами, оставшимися непонятными Ломару.

Более высокий из них — он назвал себя Таном — смутно помнил свое происхождение. Была женщина, и у нее был другой, еще меньший ребенок, он кормился грудью… И был мужчина. Костер. Его потеряли. Он кричал в ночи и тьме, а ночь и тьма возвращали ему его крики. Ужас, блуждания и тысячи плачущих ночных голосов. И голод. Потом вышло что-то из темноты и подобрало его и унесло прочь. Кормило его, согревало его своим телом. А днем играло с ним.