Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией - [53]
Социальная функция мистификации – поддержание стабильности и целостности семьи. Она является одной из форм господствующего в семье насилия и маскирует конфликты, угрожающие семье как связке. Кроме того, мистификация может обеспечивать поддержание устойчивых стереотипных социальных ролей и заменяет подлинные отношения на псевдозависимость.
В качестве простого примера мистификации (а надо заметить, что большинство примеров взяты им из семей, исследованных при подготовке книги «Здравомыслие, безумие и семья») Лэйнг приводит следующую ситуацию. В доме находятся мать и ребенок. Ребенок очень шумит и этим действует на нервы своей матери, поэтому ей хочется, чтобы он утихомирился и отправился спать. В этой ситуации она может сказать ребенку разное. Она может сказать «Я устала, ложись спать» или «Ложись спать, я так хочу». Это было бы прямым запретом, которому ребенок может повиноваться или не повиноваться. Но она может использовать мистификацию и сказать «дорогой, кажется, ты устал и хочешь спать». Здесь мистификация реализуется в нескольких аспектах: 1) то, что выдается за описание состояния ребенка, на самом деле представляет собой приказ, 2) чувства ребенка определяются независимо от того, что он переживает на самом деле, 3) его чувства подменяются чувствами матери.
Мистификацией, по убеждению Лэйнга, является и превращение практики в процесс. Причем, на его взгляд, такая мистификация может иметь место не только в рамках семьи, она часто встречается в социальных или других теориях. В этом случае человек рассматривается как вещь, ему отказывают в автономии и активности, опускается личностный момент, а вместо этого на сцену выводится безличный процесс. К примеру, человек реагирует на определенную ситуацию, выдавая личностно окрашенную и индивидуальную реакцию, но при этом рассматривается исследователями или медиками как больной организм, а реакция представляется следствием патологического процесса.
В этой статье Лэйнга есть и практический компонент. Он настаивает на том, что основной задачей психотерапии в семьях должна стать демистификация, т. е. вскрытие реальных, а не мистифицированных, хотя и правдоподобных чувств, реальных конфликтов, проблем и ролей. Только после такой процедуры семейной демистификации, на его взгляд, станет возможной выработка реальной, а не псевдоидентичности и выстраивание обоюдовыгодной сетки коммуникации.
«Здравомыслие, безумие и семья» откроет для Лэйнга новый этап творчества и окончательно закрепит его внимание не на личности, как в его первой книге, а на семье, переместив ракурс исследования от внутриличностного к социальному. Теперь он уже не будет говорить о том, что шизофрения представляет собой специфический модус бытия, поскольку теперь она – функция отношений внутри семейной системы, в которую включен индивид. Такое изменение ракурса исследования приведет к тому, что свои ранние штудии Лэйнг в те времена будет оценивать как не вполне верное движение. В предисловии к переизданию «Разделенного Я» он напишет:
…Сегодня я ощущаю, что даже во внимании и попытке очертить специфический тип шизоидного существования я отчасти уже попадал в ловушку, которую стремился обойти[199].
Ему потребуется еще несколько лет, чтобы совместить эти два пласта. И только в середине 1970-х это удастся.
«Разум и насилие»
В 1964 г. у Лэйнга выходит работа «Разум и насилие: десятилетие творчества Сартра»[200], пожалуй, самая любопытная из работ, написанных в соавторстве. Любопытна она в двух отношениях: во-первых, эта работа стала результатом сотрудничества с Дэвидом Купером, отношения с которым были определяющими для творчества Лэйнга в шестидесятых; во-вторых, это была книга о Сартре, восхищение которым пронизывало все работы и всю жизнь Лэйнга, эта была его единственная философская работа в классическом смысле этого слова. Сартр оказал на Лэйнга неоценимое влияние. В интервью Максу Чарлзуэрту он выделяет три линии влияния мысли Сартра на его собственное творчество: 1) концепт диалектики, 2) исследование идеи взаимодействия людей в контексте социальных систем, в которые они включены, 3) разграничение процесса и практики. Одновременно Лэйнг отвергает приоритетность влияния Сартра на его теорию и говорит, что философия Сартра дала ему идеи и категории, которые он впоследствии переинтерпретировал в авторском ключе[201].
В начале 1960-х, как мы помним, у Лэйнга и Эстерсона был грант, по которому они должны были написать книгу «Здравомыслие, безумие и семья», но это не мешало Лэйнгу работать и над еще одной монографией. Эта книга во многом была движима желанием сотрудничества с Дэвидом Купером, с которым Лэйнг познакомился в 1958 г. Часто, говоря об антипсихиатрии, называют именно эти три имени – Лэйнг, Эстерсон, Купер, однако отношения в этой тройке были совсем не такими, какими их часто представляют. «…Это были абсолютно различные люди. Эстерсон на дух не переносил Дэвида Купера, а Дэвид Купер… – мне не кажется, что он имел что-то против Эстерсона, но Эстерсон никогда не был человеком, которому Дэвид симпатизировал»[202]
Монография представляет собой первое русскоязычное исследование экзистенциально-феноменологической традиции в психиатрии. Анализируя, с опорой на оригинальные тексты и биографические материалы, основные идеи представителей феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа (К. Ясперса, Э. Минковски, В. Э. фон Гебзаттеля, Э. Штрауса, Л. Бинсвангера, М. Босса и др.) и выстраивая панораму их формирования и развития, автор включает рассматриваемую традицию в философский контекст XX века.
Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность.
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.