Ромео должен повзрослеть - [21]

Его кабинет оказался на втором этаже. Анне выписали пропуск, и она постучала в плотно закрытую дверь.

– Входите, – отозвался Дроздов.

Анна вошла. Следователь сидел за столом и на сей раз был в форме с капитанскими погонами. Перед ним лежала картонная папка на шнурках.

«Мое дело», – обреченно подумала Анна.

– Садитесь. – Дроздов посмотрел на нее, как ей показалось, с брезгливостью. Еще бы! Ведь она в его глазах убийца ребенка, злобная училка с неустроенной личной жизнью, вымещающая на учениках свое раздражение. И как доказать, что все это полнейшая чушь и клевета?

Анна опустилась на шаткий деревянный стул, словно оставшийся в этом вполне современно оборудованном кабинете из прошлого времени. Дроздов пододвинул к ней листок бумаги и ручку.

– Акулова Анна Анатольевна, 26 лет, уроженка Москвы. Все верно?

– Да, – Анна кивнула.

– Хотите что-то сказать? – он выжидательно откинулся в кресле и сложил на груди короткие руки. Анна заметила, что пальцы его покрыты густыми волосами, такими же ярко-рыжими, как и на голове.

– Я не виновата в смерти Ольги Жарко, – твердо проговорила Анна.

– Вот как? – Дроздов слегка наклонил голову. – А как же быть с запиской?

– Не знаю. Я не знаю, почему Жарко пришла в голову такая жуткая идея. Но я тут точно ни при чем. Спросите у ребят, они были в классе.

– Уже спросили, – спокойно произнес Дроздов.

– И что?

– Ну, кто-то защищает вас, например Соня Потапова, Мила Савушкина. Но большинство утверждают обратное.

– Как обратное?? Какое большинство? – Анне сделалось душно и резко захотелось пить.

Дроздов продолжал искоса наблюдать за ней.

– Однокурсницы Жарко рассказали, что, выйдя из вашего кабинета, она выглядела крайне подавленной. Сказала, что у нее не осталось сил. Что она в отчаянии.

– Я этого не слышала. В кабинете она этого не говорила. Мила и Соня подтвердят.

– Савушкина и Потапова могут умалчивать об этом. Они ведь ваши любимчики.

– У меня нет любимчиков!

– Есть, – неожиданно жестко произнес Дроздов. – Например, Анисимов Семен. Ему грозит отчисление за прогулы, а вы сидите с ним почти ежедневно. Марина Сухаренко пропускает половину каждого семестра и имеет у вас «отлично» по алгебре и геометрии. Чем это еще объяснить, как не вашим пристрастием к данным студентам?

– Хорошо, я объясню, – терпеливо сказала Анна. – Семен умный парень, у него тяжелые личные обстоятельства, в семье он кормилец. Работа мешает ему полноценно учиться. У Марины больное сердце.

– А вам не приходило в голову, что у Оли тоже могли быть какие-то обстоятельства, вам неизвестные, которые мешали ей заниматься?

– Не приходило. И я сожалею об этом. Но… у Оли была благополучная семья, и, насколько я знаю, она не страдала никакими заболеваниями.

– Странно, что вы, такая отзывчивая к одним своим ученикам, не потрудились узнать подробности жизни другой. – Дроздов расцепил ладони и забарабанил пальцами по столу.

– Я собиралась это сделать. Но… Оля меня опередила. Это трагическая случайность.

– Вот в этом мы разберемся, – с уверенностью сказал Дроздов. – Обязательно разберемся, случайность ли то, что произошло. А вам, Анна Анатольевна, советую пока что обдумать, почему так вышло. Проанализировать, так сказать, свое поведение. – В голосе у него Анна снова уловила неприязнь, хотя, надо отдать должное, все это время держался он официально и сдержанно, ничего лишнего себе не позволял. – Так что давайте-ка еще раз восстановим всю картину с самого начала и поподробней.

Он достал из ящика стола диктофон.

– Рассказывайте все, что помните. В самых мелких деталях. Весь тот день, когда к вам пришла Оля Жарко сдавать свои долги. Я буду задавать вопросы, постарайтесь дать на них точные и полные ответы. Не удивляйтесь, если вопросы вы уже слышали прежде и отвечали на них. Все это пойдет в протокол.

– Хорошо. – Анна постаралась взять себя в руки и добиться того, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. Ей это удалось. Дроздов кивнул и ткнул волосатым пальцем в диктофон.

– Накануне трагедии Оля Жарко пришла ко мне сдавать хвосты по алгебре.

– В который раз?

– В третий.

– Все одни и те же хвосты?

– Да, те же. С прошлого семестра. Она просто ничего не делала. Ходила в надежде на то, что я поставлю ей удовлетворительно.

– Может, она не в силах была ответить? Плохо соображала? Или… боялась вас? – Дроздов слегка подчеркнул последнюю фразу.

– Чего ей меня бояться? Я что – монстр?

– Ну внешне нет, – без улыбки сказал он, – но вот некоторые ваши ученики свидетельствуют о том, что опасаются вас. Что на ваших предметах чувствуют себя не в своей тарелке, волнуются, паникуют.

– Кто же это, если не секрет?

– Не секрет. Например, первокурсницы Татьяна Пастухова и Вероника Глиник. Второкурсник Антон Синицын. С третьего курса тоже есть. Назвать?

– Нет, не стоит. Я поняла. – Анна судорожно сглотнула вставший в горле комок. – Это все студенты-аутсайдеры.

– Кто, простите? – Дроздов посмотрел на нее с недоумением.

– Отстающие. Они плохо учатся по всем предметам, не только по моему. Не выполняют домашних заданий, прогуливают.

– Да, но о других преподавателях они так не отзывались.

– Потому что другие, не все, но некоторые, из жалости ставят им тройки.