Ромен Кальбри - [9]
— Берег там! — И я протянул руку в том направлении, откуда стекала вода.
В тот же миг я вскочил на ноги. Надежда окрылила меня, господину Биорелю больше не приходилось меня тащить. Я быстро шел вперед, ежеминутно прикладывая руку к песку, чтобы по течению воды определить верное направление.
— Молодец! — сказал господин Биорель. — Без тебя мы могли бы погибнуть.
Но уже через пять минут после того, как он это сказал, мне вдруг показалось, что вода исчезла. Мы прошли еще несколько шагов, и, протянув руку, я нащупал сухой песок.
— Воды больше нет.
Он наклонился и потрогал песок обеими руками. Действительно, ничего, кроме слегка влажного песка, припавшего к нашим пальцам.
В то же время я услыхал легкий плеск. Господин Биорель тоже его услышал.
— Думаю, ты ошибся, — сказал он. — Мы, наверно, идем по направлению к морю.
— Нет, сударь, нет! Уверяю вас! Если бы мы приближались к морю, песок был бы совсем мокрый.
Господин Биорель молча поднялся. Мы стояли в полной нерешительности, снова растерявшись, не зная, что делать. Он вынул часы. Было так темно, что стрелки нельзя было разглядеть, и он заставил часы бить. Пробило шесть и три четверти.
— Уже около часа, как начался прилив.
— Тогда, сударь, вы видите сами, что мы приближаемся к берегу.
И, как бы в подтверждение моих слов, сзади нас послышался глухой рокот. Ошибиться было нельзя: нас настигал прилив.
— Значит, перед нами ручей, — сказал он.
— Я тоже так думаю, сударь.
Поверхность наших берегов, покрытых зыбучими песками, не может оставаться совершенно гладкой. Местами на ней образуются небольшие холмы, отделенные друг от друга ложбинками. Хотя все эти изменения уровня морского дна очень невелики и почти незаметны для глаза, но вода во время прилива заливает сначала ложбинки, оставляя сухими возвышенные места, и образует островки, омываемые с одной стороны надвигающимся приливом, а с других сторон водой, которая бежит по ложбинкам, как по руслу реки. Мы и находились теперь перед одной из таких речушек. Весь вопрос был в том, глубока ли она.
— Нам надо ее перейти, — Сказал господин Биорель. — Держись за меня крепче.
Видя, что я колеблюсь, он спросил:
— Ты что же, боишься простудиться? Выбирай, что лучше: промочить ноги или дождаться, когда вода накроет тебя с головой? Я предпочитаю промочить ноги.
— Сударь, мы так не перейдем, в воде мы потеряем друг друга.
— Ты, стало быть, хочешь остаться здесь и оказаться в море?
— Нет, не то. Идите сперва вы, а я постою здесь и буду кричать. Вы пойдете по направлению от меня, а когда перейдете ручеек, покричите мне, и тогда я пойду на ваш голос.
— Иди ты первым.
— Нет, не пойду. Я плаваю лучше вас.
— Ты храбрый мальчик, дай я тебя поцелую!
И он поцеловал меня, как родного сына. Его ласка глубоко тронула меня. Однако времени терять было нельзя — море быстро прибывало. С каждой минутой его дыхание становилось слышнее… Господин Биорель вошел в воду, а я стал кричать.
— Ты не кричи, — послышался его голос (самого его уже не было видно), — а лучше спой чего-нибудь.
— Хорошо, сударь, — ответил я и запел.
Я перестал петь и спросил:
— Ну как, сударь, вы нащупали дно?
— Да, мой мальчик. Как будто становится мельче. Пой дальше.
Я уже собирался начать третий куплет, когда услышал голос господина Биореля:
— Теперь иди ты. Я уже почти выбрался, вода доходит мне только до колен. Иди скорее!
И он затянул какую-то печальную песню без слов, похожую на похоронную.
Я вошел в воду и почти сразу потерял дно, так как был гораздо ниже его ростом, но я плавал, как рыба, и ничуть не испугался. Однако сильное течение сносило меня и не позволяло плыть прямо, а потому мне понадобилось около четверти часа, чтобы добраться до господина Биореля.
Когда я подплыл к нему, мы сейчас же вышли из воды и оказались на песке.
Он вздохнул с таким облегчением, что я понял, как сильно он беспокоился за меня.
— Понюхаем-ка табачку, — сказал он. — Мы это заслужили.
Но едва он дотронулся до своей табакерки, как громко вскрикнул, отряхивая пальцы.
— Табак превратился в кофейную гущу, а часы, наверное, вертятся, как мельничное колесо в воде. Что-то скажет мой Суббота?
Не знаю почему, но страх у меня совсем прошел. Мне казалось, что всякая опасность миновала.
Однако я ошибся: до берега оставалось пройти больше, чем мы прошли. Опасность нисколько не уменьшилась: перед нами были те же трудности, что и раньше!
Туман стал еще гуще, ночь наступила, и, хотя мы приближались к берегу, до нас не доносилось никаких звуков, указывающих на близость земли: ни мычания коров, ни хлопанья бича, ни скрипа телеги — ничего. Впереди — зловещее молчание, позади — глухой шум надвигающегося морского прилива.
Море было для нас теперь единственным компасом, но компасом надежным и коварным. Если мы пойдем быстро, то можем сбиться с пути; если же замешкаемся, море нагонит нас и поглотит раньше, чем мы доберемся до прибрежных камней, где берег становится круче и прилив замедляется.
