Ромен Кальбри - [11]
Мама отрицательно покачала головой.
— Будьте спокойны, — продолжал он, не давая себя прервать, — я не собираюсь предлагать вам ничего такого, что задело бы вашу гордость и было бы неравноценно той услуге, которую мне оказал ваш сын. Я много говорил с Роменом. Это ребенок любознательный, он всем интересуется и жаждет знаний. Отдайте его мне, и я займусь его воспитанием. Своих детей у меня нет, а я их очень люблю. Ему будет у меня хорошо…
Мать вежливо поблагодарила его за предложение, но отказалась.
— Позвольте, — сказал господин Биорель, протянув к ней руку. — Я сейчас скажу, почему вы мне отказываете. Вы горячо любите мальчика, любите в нем не только сына, но и его погибшего отца; сын для вас все, и вы не хотите с ним расставаться. Верно, не так ли? А теперь я вам скажу, почему вы все-таки должны отдать его мне. У него хорошие способности, и их нужно развивать.
В Пор-Дье сделать это невозможно, и даже не входя в ваши обстоятельства, я полагаю, что вы не сможете послать его в город учиться. К тому же у мальчика независимый, смелый характер, за ним нужен глаз. Подумайте обо всем этом, а пока не давайте мне окончательного ответа. Не слушайте первого движения материнского сердца, обсудите все хладнокровно, когда успокоитесь, а я зайду к вам завтра вечером.
После его ухода мы сели ужинать, но бедная мама ничего не ела. Она не сводила с меня глаз, а когда наши взгляды встречались, отворачивалась и смотрела на огонь.
Когда я подошел к ней попрощаться перед сном, я почувствовал на щеках ее слезы. Отчего она плакала? Гордилась ли тем, что рассказал обо мне господин Биорель? Была ли огорчена предстоящей разлукой? Я сам думал сейчас только о разлуке, и эта мысль меня сильно тревожила.
— Не плачь, мамочка! — сказал я, целуя ее. — Я никогда не расстанусь с тобой.
— Нет, мой дорогой, господин Биорель прав: нам нужно принять его предложение и расстаться для твоего же блага.
Глава V
Господин Биорель встретил меня так необычно, что я понял, почему все считают его чудаком.
Когда я подошел к его дому, он уже стоял на пороге: он заметил меня еще издали и вышел ко мне навстречу.
— Поди сюда! — закричал он, не давая мне опомниться. — Писал ли ты когда-нибудь письма?.. Нет? Не беда! Сейчас ты напишешь письмо твоей маме, сообщишь ей, что благополучно дошел и что Суббота завтра зайдет к ней за твоим бельем. По твоему письму я увижу, что ты знаешь. Войди и сядь здесь.
Он ввел меня в просторную комнату, полную книг, указал на стол, где были чернила, бумага и перья, и оставил меня одного.
Мне гораздо больше хотелось плакать, чем писать письмо. От его сурового обращения у меня заныло сердце; к тому же я был сильно взволнован разлукой с мамой. Но я постарался выполнить его требование. Я перепачкал целый лист бумаги, на котором оказалось куда больше слез, чем чернил. И, хотя это было мое первое письмо, я чувствовал, что одних слов: «я благополучно дошел, а завтра к тебе зайдет Суббота за моим бельем», — недостаточно; однако, как ни бился, так больше ничего и не придумал.
С четверть часа я корпел над этой злополучной фразой, пытаясь к ней что-нибудь добавить, когда мое внимание привлек разговор в соседней комнате. Господин Биорель говорил со своим слугой.
— Итак, мальчик все же явился, — сказал Суббота.
— А разве ты думал, что он не явится?
— Я думаю, что с ним у нас все пойдет по-иному.
— Что же именно?
— Вы, сударь, завтракаете в полдень, а я выпиваю свою рюмочку утром. Будет ли мальчишка завтракать вместе с вами или он будет выпивать свою рюмку утром со мной?
— Какая рюмка? Ты, верно, сошел с ума!
— Черт возьми, откуда мне знать, как надо кормить детей?
— Разве ты сам никогда не был ребенком? Вспомни хорошенько это время и обращайся с мальчиком так, как обращались с тобой.
— Ну уж нет, я не допущу ничего подобного в вашем доме! Со мной обращались прескверно. Если вы хотите воспитывать мальчишку таким же манером, то уж лучше сразу отослать его обратно домой. Не забывайте, что вы кое-чем обязаны этому малышу.
— Ты-то не забывай об этом и обращайся с ним, как полагается.
— Что ж, тогда придется прибавить ему в рюмку немного сахару.
— Ты будешь давать ему все, что сам любил в детстве, а еще лучше — спросишь у него, чего он хочет.
— Ну, если вы начинаете его баловать, то это тоже не доведет до добра.
— А ты знаешь, Суббота, зачем нужны дети?
— Для того, чтобы ломать все, что попадается под руку, и отравлять людям жизнь.
— Но также и для того, чтобы начать нашу жизнь заново, если она не удалась, и добиться того, чего мы не сумели сами.
И, сказав это, господин Биорель вошел ко мне.
— Ты ровно ничего не знаешь, — заявил он, прочитав мое письмо. — Тем лучше: мне не придется полоть, прежде чем сажать. А теперь ступай прогуляйся.
Остров Пьер-Гант был поистине странным обиталищем, и я никогда в жизни не встречал ни одного места, похожего на него.
По форме остров напоминал удлиненный треугольник, самая острая и низкая точка которого отделялась от материка проливом, шириной не более четырехсот метров, и с берега поднимался в виде амфитеатра. Сторона, обращенная к материку, была покрыта зеленью, травой и кустарником, и только кое-где проступили острые верхушки серых гранитных скал. Сторона, обращенная к морю, была оголена, иссушена, выжжена ветрами и морской солью.
