Романы. Рассказы - [258]

Полицейские, поджав хвосты, как побитые собаки, ушли. Василий поблагодарил О’Кейли и пригласил его в дом выпить виски.

— Совершенно обнаглели эти немцы! Не понимаю, почему наши так церемонятся с ними, — раздраженно сказал О’Кейли после третьего бокала виски с содовой.

— Вы сами когда-то говорили — из боязни русских! — ответил Василий.

— Говорил… Знаете, чего я боюсь теперь? Как бы немцы не двинулись на нас, вместо того чтобы ударить по русским. Уж очень развязно они стали вести себя. В цирках существует неписаный закон: зверя, вышедшего из повиновения дрессировщика, убивают. Как бы то же самое не случилось здесь!

— Боюсь, что здешний зверь загрызет своего дрессировщика, он ведь давно вышел из повиновения! — сказал Василий…

Садовника Мюллера пришлось выручать при помощи Отто Лемке. Операция эта обошлась Василию в триста американских долларов. Мюллер вернулся дней через десять, худой, постаревший, с ссадинами на морщинистом лице.

— Что они сделали с вами, Мюллер? — участливо спросил Василий.

— Об этом не имею права говорить, я дал подписку, — сказал садовник и, помолчав, добавил: — Впрочем, вам можно доверять… Они били меня три раза в день, иногда и ночью… Все спрашивали про какую-то подпольную организацию, издающую коммунистическую газету… Вами тоже интересовались, мистер Кочек.

— И что же?

— Ничего… Ни о каких организациях я не имею ни малейшего понятия и вообще, скажу вам откровенно, политикой не интересуюсь. Нужно думать, что произошла ошибка — меня спутали с кем-то. Что же касается вас, то, разумеется, кроме хорошего, я ничего сказать им не мог…

— Приятно слышать, что работающий у меня садовник политикой не интересуется, иначе отвечать пришлось бы мне! Все же будьте осторожны и имейте в виду, что я поручился за вас.

— Этого я не знал…

Однажды, уйдя из конторы раньше обычного, Василий вернулся с полдороги обратно, вспомнив, что забыл портфель. У себя в кабинете он застал юрисконсульта Глауберга, — тот рылся в ящиках его письменного стола.

— Что вы тут делаете? — резко спросил Василий.

— Ищу копию последнего нашего письма к фирме «Фламме»… — Вид у юрисконсульта был растерянный.

— Почему вы ищете ее не в канцелярии, а у меня?

— Там ее нет…

— Сейчас проверим! — Василий позвонил и попросил секретаршу позвать делопроизводителя. Когда тот явился, велел ему принести папку с исходящими бумагами. — Мне нужна копия нашего последнего письма компании «Фламме», — если не ошибаюсь, о расчетах. — Он заметил, что Глауберг делает делопроизводителю какие-то знаки, и добавил: — Надеюсь, эта копия имеется у вас в делах, иначе вы немедленно потеряете работу!

Делопроизводитель вернулся через минуту с папкой и показал патрону копию письма.

— Смею вас заверить, — сказал он, — что документы у нас не теряются.

— Благодарю вас. Можете быть свободны.

Отпустив делопроизводителя, Василий снова спросил Глауберга:

— Так что же все-таки вы искали в ящиках моего стола?

Юрисконсульт молчал, на лице его выступили красные пятна.

— Еще один вопрос: откуда у вас ключи от стола?

— Они были здесь… Вероятно, вы забыли…

— Неправда! — Василий достал из кармана связку ключей в кожаном футляре и показал Глаубергу. — Что вы искали в ящиках моего стола и по чьему заданию это делали?

— Извините, этого больше не повторится… — выдавил из себя Глауберг, губы его дрожали.

— Не может повториться потому, что вас здесь не будет! Уходите немедленно и больше не попадайтесь мне на глаза!

Утром он приказал бухгалтеру отчислить Глауберга.

То, что случилось с садовником Мюллером и юрисконсультом Глаубергом, насторожило Василия. Может наступить такое время, когда фашисты ни с чем считаться не будут… «Нужно быть осмотрительней, не давать им ни малейшего повода для подозрений», — внушал себе Василий. Однако они с Лизой живут в фашистском раю не для того, чтобы увеличивать свои сбережения в американском банке, а чтобы заниматься делом. Опасным и нужным.

Отто Лемке, успевший накопить солидный капитал в швейцарском банке при помощи Василия, по-прежнему снабжал его ценной информацией. Неоднократные проверки получаемых от него сведений (для этого использовались фрау Браун и майор генерального штаба Фридрих Кольвиц) всегда подтверждали их правильность.

В конце февраля 1939 года Лемке явился к Василию хмурый, расстроенный. Ему кажется, пробормотал он, что фюрер начал зарываться и что это к хорошему не приведет…

— Что вы, герр Лемке, разве фюрер может зарываться?

— Представьте — может… Он затевает новую игру — хочет захватить всю Чехословакию.

— Но ведь фюрер сам подписал Мюнхенское соглашение, гарантирующее неприкосновенность новых чехословацких границ!

— Ах, мистер Кочек, вы наивный человек!.. Какое значение имеет для Гитлера подпись на клочке бумаги? Сам поставил свою подпись, сам же может взять ее обратно… Есть приказ фюрера по армии — быть готовыми для вторжения в Чехословакию, с целью полной ее оккупации, не позже пятнадцатого марта…

Прежде чем сообщить тревожную весть «отцу», Василий решил проверить ее. И Кольвиц подтвердил, что вторжение в Чехословацкую республику намечено в ночь на 15 марта.

В эту самую ночь, в то время когда немецко-фашистские войска вторглись в Чехословакию, президент республики Гаха сидел в одиночестве в огромном салоне новой имперской канцелярии. На столе перед ним лежал документ с коротким текстом. Время от времени Гаха наклонялся над документом и, морщась как от зубной боли, снова откидывался на спинку кресла. Ему было приказано Гитлером подписать этот документ, в котором говорилось, что «…он, будучи в полном сознании и здравом уме, вручает судьбу чехословацкого народа и всей страны фюреру и германскому рейху…».