Романы Александра Вельтмана - [7]

Это уже в XX веке исследователи обратили внимание, что мнения современников не были столь однозначными, что романы Вельтмана оставили ощутимый след в творчестве целого ряда писателей, что в образе его Емели "потенциально таится" князь Мышкин, а в образах героев «Саломеи» — Раскольников, Настасья Филипповна, Грушенька. "Вельтман для Достоевского, — отмечал В. Ф. Переверзев, — то же, что Нарежный для Гоголя — предтеча и необходимая предпосылка. Без «Бурсака» и «Аристиона» не было бы и «Вия» и "Мертвых душ"; без «Саломеи» Вельтмана не было бы "Преступления и наказания" и "Братьев Карамазовых" Достоевского".

Вельтман и Достоевский — далеко не единственное возможное сближение. С не меньшим основанием Вельтмана можно назначить «предтечей» не только Достоевского, но и Лескова, что само по себе тоже немало для писателя, "всеми забытого", — быть предтечей двух великих художников слова. "По принципу борьбы и смещения семантических элементов, — отмечал Б. Я. Вухштаб, — Вельтман в течение двадцати лет вырабатывал своеобразную языковую систему, которая впоследствии ложится в основу лесковского языка".

Стоит только добавить, что подобное семантическое смещение имело вполне определенную направленность и основу. Как в "Кощее бессмертном", «Светославиче», "Емеле" Вельтмана, так и в сказах, "Очарованном страннике", «Левше» Лескова основа эта — фольклорность образов и фольклорность стиля, в сторону которой и «смещались» все другие «элементы». Поэтому, повторяю, столь важно представлять эту жанровую особенность романов-сказок Вельтмана, чтобы сравнивать ее не с "Юрием Милославским" или любым другим историческим романом того времени, а со сказками Ореста Сомова и Владимира Даля, с "Вечерами на хуторе близ Диканьки" и "Тарасом Бульбой" Гоголя. Только в таком случае произведения Вельтмана не «выпадут», а, наоборот, встанут на свое реальное место в истории русской литературы.

Помимо "Кощея бессмертного" и «Светославича» у Вельтмана есть еще одно произведение, тематически связанное с двумя предыдущими, завершающее своеобразную историческую трилогию писателя из эпохи Древней Руси, — это "Райна, королевна Болгарская".

"Райна" впервые появилась в 1843 году в одном из самых массовых по тому времени изданий — "Библиотеке для чтения", но привлекла внимание лишь через десять лет, и не русской критики, а болгарских революционеров, писателей, художников. В 1852 и 1856 годах «Райна» вышла в Петербурге и Одессе в переводе на болгарский язык Елены Мульевой, в 1866 году ее перевел и издал в Вене известный болгарский писатель Иоаким Груев, и тогда же, в 60-е годы, один из основоположников болгарского национального театра — Добри Войников создал на основе «Райны» драму «Райна-княгиня», которая многие годы с огромным успехом шла в Болгарии на профессиональных и любительских сценах. Но и это еще не все. Классикой болгарского изобразительного искусства стали иллюстрации к «Райне», созданные в 60-80-е годы знаменитым болгарским художником Николаем Павловичем и получившие широкое распространение в народных массах.

Причины столь пристального внимания видных деятелей болгарского Возрождения к этому произведению русского писателя сами по себе тоже заслуживают внимания.

Болгарское, и не только болгарское, но и все славянское Возрождение XIX века, национально-освободительная борьба в славянских странах самым непосредственным образом связаны с русской культурой, наукой, литературой. Известно, например, что граф Румянцев в 20-е годы неоднократно оказывал материальную поддержку выдающемуся сербскому собирателю Вуку Караджичу, а Российская академия в 1828 году направила шесть тысяч рублей выдающимся чешским ученым Шафарику и Генке для издания их научных трудов. Известно также, какую огромную роль в истории болгарского Возрождения сыграла книга русского слависта Юрия Венелина "Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам", вышедшая в Москве в 1829 году.

Вельтман (а одновременно с ним Владимир Даль и Хомяков) побывал в Болгарии еще во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов, когда, как писал Пушкин в стихотворении "Олегов щит", "ко граду Константина… Пришла славянская дружина" и Россия почти освободила Болгарию от османского ига. Поэтому и к легендарному походу древнерусского князя Святослава он тоже обратился далеко не случайно: в 971 году Святослав шел на Царьград тем же путем через Балканы, что и русская армия в 1829-м. "Тень Святослава", воспеть которую призывал Пушкина Николай Гнедич, появляется впервые в вельтмановском «Свето-славиче», где проклятый сын русского князя отправляется на Дунай за черепом отца.

Сам поход Святослава в Болгарию был достаточно хорошо известен по летописным источникам и Карамзину, но Вельтман писал о том, чего не было ни в летописях, ни в "Истории государства Российского": о романтической роковой любви Святослава и Райны, дочери болгарского царя Петра, трагически гибнущей в финале вместе с русским князем.

Святослав предстает в «Райне» последним представителем на Руси "поколения земных богов". В рассказе о нем Вельтман следует летописным источникам, дополняя их довольно удачным сравнением Святослава с героями индийского эпоса. "Так велось исстари, — замечает он, — и в царстве индейском, где раджи также не носили бороды и свято исполняли закон, которым воспрещено было каждому