Романс для вора - [13]

— Убитых евреев, — поправил его Роман.

— Я же говорил, что он антисемит, — Шапиро развел руками, — а вы не верили.

Леонид Край улыбнулся и сказал:

— Знаем мы таких антисемитов. А потом выясняется, что у него дедушка из Бердичева и фамилия его была Циферблат.

— Мы из Рюриковичей, — Роман задрал нос, — и попрошу!

— Ладно, славянин, — сказал Шапиро, — слушай дальше. Значит, — сорок пять тысяч долларов за запись альбома, за концерт в «Крестах» и за твои права на видеоматериалы с этого концерта. Ты отдаешь их мне. И еще проценты с продажи дисков. Напомню — два диска в одной коробке. Аудио — «Крестный сын» и видео — «Чистое небо над зоной». Твоих тут одиннадцать процентов.

— А сколько коробок? — поинтересовался Роман.

— Два миллиона.

— Это сколько же будет? — Роман нахмурил лоб. — Два миллиона… А диски по… Ну его к черту! Сам посчитаешь. Мне только этой бухгалтерии и не хватает для полного счастья! Потом дашь мне сколько причитается, и все дела.

Каценеленбоген всплеснул короткими ручками и воскликнул:

— Лев, ну как вы можете быть недовольным таким партнером? Это же золото, а не партнер! Видите, он полностью вам доверяет! А это нужно ценить.

— А главное, — Шапиро снова мечтательно закатил глаза, — какой простор для злоупотреблений и для обмана… Сказка!

Край усмехнулся и посмотрел на Романа:

— Здорово у вас тут все… Мне бы такого директора.

— Вот уж нет, — Роман погрозил ему пальцем, — не отдам. А если захочет уйти — так я его закажу.

Он посмотрел на Шапиро и грозно произнес:

— Если ты вздумаешь меня бросить — так не доставайся же ты никому! Твой жирный и холодный труп найдут в Обводном.

— Строг, — засмеялся Каценеленбоген, — но справедлив!

— Ладно, — сказал Шапиро и чинно сложил руки перед собой, — посмеялись, и хорош. Пусть теперь господин режиссер подробно изложит нам концепцию своего высокохудожественного видения.

Он повернулся к Краю, и тот, откашлявшись, произнес:

— Ну что же… Изложить можно. Я даже принес кое-какие заготовки по части видео, — он достал из портфеля коробку с лазерными дисками. — А как тут у вас насчет пива?

— Насчет пива у нас все в порядке, — ответил Шапиро и нажал кнопку на селекторе. — Валюша, принеси-ка нам пивка!

* * *

Роман не видел Саню Боровика уже почти целый месяц.

И поэтому, выйдя из офиса Левы Шапиро, он сначала зажмурился, ослепленный ярким солнцем после полумрака прохладного офиса, а потом сел в машину и поехал на улицу Шпалерную, бывшую Воинова, где в невзрачном доме с глухими воротами, выкрашенными в грязно-серый цвет, располагался самый особый и страшный отдел УБОП.

Позвонив в звонок и затем расположив лицо напротив мутного исцарапанного глазка из толстого стекла, он стал терпеливо ждать. За воротами послышались шаги, глазок потемнел, и через несколько секунд низкая железная дверь в воротах со скрипом распахнулась.

— Здоров, артист!

Знакомый Роману дежурный, носивший многозначительную фамилию Мясной, улыбнулся и шагнул в сторону, пропуская Романа внутрь.

— Здоровей видали! — привычно ответил Роман и протянул Мясному руку.

— Твой дружбан у себя сидит, так что ты как раз вовремя, — сказал Мясной, крепко стиснув руку Романа. — Когда новый альбом выйдет? А то все обещаешь, обещаешь…

— Уже скоро, — ответил Роман и напрягся изо всех сил, — вчера закончили запись, так что — теперь уже скоро.

— А рука у тебя крепкая, — одобрительно кивнул Мясной. — Даром что артист!

— А что, артисты обязательно хилыми должны быть? — улыбнулся Роман. — Вон в группе «Пантера» солист бычара какой! С таким не пошутишь.

— «Пантера»? — Мясной нахмурился. — Не слыхал такую.

— Ну, это заграничная группа.

— А я думал, наша… Ладно, топай в дежурку, дорогу знаешь.

Роман кивнул и пошел в другой угол двора, где находился вход в отдел.

За его спиной лязгнул массивный засов, и Роман представил себе, что это, отсекая его от привычной жизни, захлопнулась дверь тюремной камеры. Передернув плечами, он трижды сплюнул через левое плечо и негромко сказал сам себе вслух:

— Ты что же это, суеверным уже стал? Немедленно прекратить!

— Что прекратить? — поинтересовался вышедший из распахнувшейся в этот момент двери рослый бугай в штатском.

— А это я сам с собой разговариваю.

— Так… — Бугай остановился и протянул Роману руку, — значица, популярный артист поехал головой… Ты что же это, нашего Саню огорчить хочешь?

— У нашего Сани, — Роман ответил на осторожное рукопожатие, — тоже в голове тараканы бегают. Ты же, Володя, сам мне рассказывал, что он со своей пушкой разговаривает, как с живой. А я с собой разговариваю, но ведь я же человек — так что все нормально.

— Ладно, — согласился Володя, — будем считать, что тебе еще рано сдаваться на Пряжку.[2]

— Будем, — кивнул Роман и шагнул в дверь.

Сделав ручкой сидевшему за толстым стеклом дежурному, Роман поднялся по лестнице на второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которого был прибит гардеробный номерок с цифрами «11», постучал особым манером.

— Заходи, Ромка, — послышалось из-за двери, и Роман вошел.

За убогим канцелярским столом с обгрызанными углами сидел широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и тонким шрамом, пересекавшим левую щеку от виска до подбородка. Этот шрам хоть и украшал мужественное лицо сидевшего за столом Сани Боровика, никакого отношения к его работе не имел и появился еще в юности, когда Саня в первый раз попытался побриться отцовской опасной бритвой.